The dreaded Sir Hugh wheeled his horse about, and, as he spurred away, the living wall divided silently to let him pass, and as silently closed together again. And so remained; nobody went so far as to venture a remark in favor of the prisoner, or in compliment to him; but no matter, the absence of abuse was a sufficient homage in itself. A late comer who was not posted as to the present circumstances, and who delivered a sneer at the 'impostor' and was in the act of following it with a dead cat, was promptly knocked down and kicked out, without any words, and then the deep quiet resumed sway once more.
CHAPTER XXIX (Глава двадцать девятая)
WHEN Hendon's term of service (когда срок отбывания наказания Хендона; term — срок) in the stocks (в колодках) was finished (был окончен), he was released (он был отпущен) and ordered (и получил приказ; to order — приказывать) to quit the region (покинуть эту местность) and come back no more (и не возвращаться больше: «приходить назад не больше»). His sword was restored to him (его меч был возвращен ему), and also his mule and his donkey (а также его мул и его осел). He mounted and rode off (он взобрался и уехал прочь; to ride — ездить верхом), followed by the king (сопровождаемый королем), the crowd opening (толпа раскрывшаяся = причем толпа расступилась) with quiet respectfulness (с молчаливым уважением) to let them pass (чтобы дать им пройти), and then dispersing (и затем разошлась) when they were gone (когда они ушли).
Hendon was soon absorbed (Хендон был скоро поглощен = погрузился) in thought (в мысли). There were questions of high import (были вопросы высокой важности) to be answered (чтобы быть отвеченными = на которые надо было ответить). What should he do (что должен он делать)* Whither should he go (куда должен он пойти)* Powerful help must be found somewhere (сильная помощь должна быть найдена где-нибудь; to find — найти), or he must relinquish his inheritance (или он должен отказаться от своего наследства) and remain under the imputation (и остаться под пятном = с плохой репутацией) of being an impostor (того, чтобы быть самозванцем) besides (кроме того). Where could he hope to find this powerful help (где мог он надеяться найти эту сильную поддержку)* Where, indeed (где, действительно)! It was a knotty question (это был запутанный вопрос; knot — узел). By and by (постепенно: «мимо и мимо») a thought occurred to him (мысль случилась = пришла к нему) which pointed to a possibility (которая указала на некоторую возможность) — the slenderest of slender possibilities (на слабейшую из слабых возможностей), certainly (конечно), but still worth considering (но все же стоящую рассмотрения), for lack of any other (за отсутствием какой-либо другой) that promised anything at all (которая обещала бы что бы то ни было вообще). He remembered (он вспомнил) what old Andrews had said about the young king's goodness (что старый Эндрюс сказал о доброте молодого короля) and his generous championship (и его великодушном заступничестве) of the wronged and unfortunate (за обиженных и несчастных). Why not go and try (почему бы не пойти и не попытаться) to get speech of him (получить речь от него = поговорить с ним) and beg for justice (и молить о справедливости)* Ah, yes (ах да), but could so fantastic a pauper (но мог ли такой странный нищий бедняк) get admission (получить допуск) to the august presence of a monarch (к августейшей персоне монарха)* Never mind (неважно: «никогда не беспокойся») — let that matter take care of itself (пусть этот вопрос позаботится о себе сам = разрешится сам); it was a bridge (это был мост) that would not need to be crossed (который не нужно было переходить) till he should come to it (прежде чем он пришел бы к нему = нужно было потерпеть). He was an old campaigner (он был старый воин), and used to inventing shifts and expedients (и привычный к изобретению уловок и приемов); no doubt (несомненно: «никакое сомнение») he would be able to find a way (он будет способен найти путь = способ). Yes, he would strike for the capital (да, он направится к столице). Maybe his father's old friend (может быть, давний друг его отца), Sir Humphrey Marlow (сэр Хамфри Марло), would help him (поможет ему) — 'good old Sir Humphrey (добрый старый сэр Хамфри), Head Lieutenant of the late king's kitchen (главный лейтенант кухни покойного короля), or stables (или конюшен), or something (или чего-то = в этом роде)' — Miles could not remember (Майлс не мог вспомнить) just what or which (чего именно; what — что; which — который). Now that he had something (теперь, когда у него было что-то) to turn his energies to (на что направить свою энергию: «повернуть свою энергию к»), a distinctly defined object to accomplish (ясно определенный объект, чтобы /его/ достичь), the fog of humiliation and depression (туман унижения и уныния) that had settled down upon his spirits (который опустился на его дух) lifted and blew away (поднялся и рассеялся; to blow away — быть сдуваемым ветром: «дуть прочь»), and he raised his head (и он поднял свою голову) and looked about him (и огляделся вокруг: «посмотрел вокруг себя»). He was surprised to see (он был удивлен увидеть) how far he had come (как далеко он зашел; to come — прийти); the village was away behind him (деревня осталась далеко позади него). The king was jogging along in his wake (король медленно ехал вслед за ним), with his head bowed (со своей головой склоненной); for he, too (ибо он также), was deep in plans and thinkings (был = погрузился глубоко в планы и раздумья). A sorrowful misgiving (грустное опасение; sorrow — горе, печаль, скорбь; misgiving — опасение, предчувствие дурного) clouded Hendon's newborn cheerfulness (омрачило новорожденную жизнерадостность Хендона); would the boy be willing (захочет ли мальчик: «был ли бы мальчик желающим») to go again to a city (пойти снова в город) where, during all his brief life (где, в течение всей его короткой жизни), he had never known anything (он никогда не знал чего-либо = ничего; to know — знать) but ill usage and pinching want (кроме плохого обращения и мучительной нужды; to pinch — щипать; сдавливать)* But the question must be asked (но вопрос должен быть задан); it could not be avoided (он не мог быть избегнут); so Hendon reined up (так что Хендон остановил коня; to rein up — остановить коня: «натянуть поводья вверх»), and called out (и крикнул):
'I had forgotten to inquire (я забыл спросить) whither we are bound (куда мы направляемся; bound — направляющийся). Thy commands, my liege (твои приказания, мой повелитель)*'
'To London (в Лондон)!'
Hendon moved on again (Хендон двинулся дальше снова), mightily contented with the answer (весьма удовлетворенный ответом) — but astonished at it, too (но пораженный им тоже).
knot [nOt], occur [**k*:], campaigner [k*m*pe*n*]
WHEN Hendon's term of service in the stocks was finished, he was released and ordered to quit the region and come back no more. His sword was restored to him, and also his mule and his donkey. He mounted and rode off, followed by the king, the crowd opening with quiet respectfulness to let them pass, and then dispersing when they were gone.
Hendon was soon absorbed in thought. There were questions of high import to be answered. What should he do* Whither should he go* Powerful help must be found somewhere, or he must relinquish his inheritance and remain under the imputation of being an impostor besides. Where could he hope to find this powerful help* Where, indeed! It was a knotty question. By and by a thought occurred to him which pointed to a possibility — the slenderest of slender possibilities, certainly, but still worth considering, for lack of any other that promised anything at all. He remembered what old Andrews had said about the young king's goodness and his generous championship of the wronged and unfortunate. Why not go and try to get speech of him and beg for justice* Ah, yes, but could so fantastic a pauper get admission to the august presence of a monarch* Never mind — let that matter take care of itself; it was a bridge that would not need to be crossed till he should come to it. He was an old campaigner, and used to inventing shifts and expedients; no doubt he would be able to find a way. Yes, he would strike for the capital. Maybe his father's old friend, Sir Humphrey Marlow, would help him — 'good old Sir Humphrey, Head Lieutenant of the late king's kitchen, or stables, or something' — Miles could not remember just what or which. Now that he had something to turn his energies to, a distinctly defined object to accomplish, the fog of humiliation and depression that had settled down upon his spirits lifted and blew away, and he raised his head and looked about him. He was surprised to see how far he had come; the village was away behind him. The king was jogging along in his wake, with his head bowed; for he, too, was deep in plans and thinkings. A sorrowful misgiving clouded Hendon's newborn cheerfulness; would the boy be willing to go again to a city where, during all his brief life, he had never known anything but ill usage and pinching want* But the question must be asked; it could not be avoided; so Hendon reined up, and called out:
'I had forgotten to inquire whither we are bound. Thy commands, my liege*'
'To London!'
Hendon moved on again, mightily contented with the answer — but astonished at it, too.
The whole journey was made (целое путешествие было совершено) without an adventure of importance (без единого приключения какой-либо важности). But it ended with one (но оно закончилось одним = приключением). About ten o'clock on the night of the night of the 19th of February (около 10 часов вечером в ночь на 19 февраля), they stepped upon London Bridge (они ступили на Лондонский мост), in the midst of a writhing, struggling jam (посреди извивающейся, борющейся толчеи) of howling and hurrahing people (воющих и гуляющих людей), whose beer-jolly faces (чьи веселые от пива лица) stood out strongly (выделялись сильно; to stand out — выделяться: «стоять наружу») in the glare from manifold torches (в отблесках многочисленных факелов) — and at that instant (и в это мгновение) the decaying head of some former duke or other grandee (разлагающаяся голова какого-то бывшего герцога или другого вельможи) tumbled down between them (упала вниз между ними), striking Hendon on the elbow (ударив Хендона по локтю) and then bounding off (и затем отскочив дальше) among the hurrying confusion of feet (среди поспешного замешательства ног; foot — нога, ступня). So evanescent and unstable are men's works in this world (так мимолетны и преходящи людские дела в сем мире)! — the late good king is but three weeks dead (покойный добрый король лишь три недели мертв) and three days in his grave (и три дня в своей могиле), and already the adornments (а уже украшения) which he took such pains to select (которые он взял столько усилий, чтобы выбрать = выбор которых стоил ему столько усилий) from prominent people (от выдающихся людей) for his noble bridge (для своего благородного моста) are falling (падают). A citizen stumbled over that head (один горожанин споткнулся об эту голову), and drove his own head (и вбил свою собственную голову = врезался головой; to drive — вбить) into the back of somebody in front of him (в спину кого-то впереди него), who turned and knocked down (который обернулся и сбил с ног) the first person that came handy (первого человека, который подвернулся под руку: «пришел удобным»), and was promptly laid out himself (и был быстро уложен сам; to lay out — сбить с ног, вывести из строя) by that person's friend (другом этого человека). It was the right ripe time (это было точно зрелое = подходящее время) for a free fight (для свободной драки), for the festivities of the morrow (так как празднования завтрашнего дня; morrow — завтрашний день) — Coronation Day (дня коронации) — were already beginning (уже начинались); everybody was full of strong drink and patriotism (все были полны крепких напитков и патриотизма); within five minutes (в течение пяти минут) the free fight was occupying a good deal of ground (свободная драка занимала хорошую часть земли); within ten or twelve (в течение десяти или двенадцати /минут/) it covered an acre (она покрывала акр) or so (или так = или около того), and was become a riot (и стала массовым беспорядком). By this time (к этому времени) Hendon and the king were hopelessly separated (Хендон и король были безнадежно разделены) from each other (друг от друга) and lost in the rush and turmoil (и потеряны в суете и суматохе) of the roaring masses of humanity (ревущих масс человечества). And so we leave them (и так мы оставляем их).
evanescent [i:v**nes*nt], festivity [fes*t*v*t*], riot [ra**t]
The whole journey was made without an adventure of importance. But it ended with one. About ten o'clock on the night of the night of the 19th of February, they stepped upon London Bridge, in the midst of a writhing, struggling jam of howling and hurrahing people, whose beer-jolly faces stood out strongly in the glare from manifold torches — and at that instant the decaying head of some former duke or other grandee tumbled down between them, striking Hendon on the elbow and then bounding off among the hurrying confusion of feet. So evanescent and unstable are men's works in this world! — the late good king is but three weeks dead and three days in his grave, and already the adornments which he took such pains to select from prominent people for his noble bridge are falling. A citizen stumbled over that head, and drove his own head into the back of somebody in front of him, who turned and knocked down the first person that came handy, and was promptly laid out himself by that person's friend. It was the right ripe time for a free fight, for the festivities of the morrow — Coronation Day — were already beginning; everybody was full of strong drink and patriotism; within five minutes the free fight was occupying a good deal of ground; within ten or twelve it covered an acre or so, and was become a riot. By this time Hendon and the king were hopelessly separated from each other and lost in the rush and turmoil of the roaring masses of humanity. And so we leave them.
CHAPTER XXX (Глава тридцатая)
WHILST the true king wandered about the land (пока настоящий король бродил по стране), poorly clad (плохо одетый), poorly fed (плохо накормленный; to feed — кормить), cuffed and derided by tramps (избиваемый и осмеиваемый бродягами) one while (в одно время), herding with thieves and murderers in a jail (сидящий с ворами и убийцами в тюрьме; to herd — ходить стадом) another (в другое /время/), and called idiot and impostor (и называемый идиотом и самозванцем) by all impartially (всеми беспристрастно), the mock King Tom Canty (поддельный король Том Кэнти) enjoyed a quite different experience (наслаждался совершенно иным опытом).
When we saw him last (когда мы видели его в последний раз; to see — видеть), royalty (королевское положение) was just beginning (как раз начинало) to have a bright side for him (иметь яркую сторону для него = радовать его). This bright side went on brightening (эта яркая сторона продолжала становиться ярче; to go on — продолжать: «идти дальше»; to brighten — становиться ярче) more and more every day (больше и больше каждый день); in a very little while (за очень маленькое время) it was become almost all sunshine and delightfulness (она стала почти вся солнечный свет и радость). He lost his fears (он потерял свои страхи; to lose — терять); his misgivings faded out and died (его опасения угасли и умерли); his embarrassments departed (его затруднения ушли), and gave place to an easy and confident bearing (и дали место легкой и уверенной манере держать себя). He worked the whipping-boy mine (он выработал шахту мальчика для битья = он получил всевозможные сведения от него) to ever-increasing profit (к /своей/ постоянно увеличивающейся выгоде; ever — все время; to increase — увеличиваться).
He ordered my Lady Elizabeth and my Lady Jane Grey into his presence (он приказывал = призывал миледи Элизабет и миледи Джейн Грей в свое общество) when he wanted to play or talk (когда он хотел поиграть или поговорить), and dismissed them (и отпускал их) when he was done with them (когда он заканчивал с ними: «он был сделан с ними»; to do — делать), with the air of one (с видом человека: «одного») familiarly accustomed to such performances (хорошо привыкшего к таким действиям). It no longer confused him (это больше не смущало его: «не дольше») to have these lofty personages (чтобы эти горделивые персоны) kiss his hand at parting (целовали его руку при уходе = прощаясь).
He came to enjoy (он пришел к тому, чтобы наслаждаться) being conducted to bed (тем, чтобы быть провождаемым к кровати) in state at night (торжественно ночью; state — пышность), and dressed (и одетым) with intricate and solemn ceremony (с запутанной и торжественной церемонией) in the morning (утром). It came to be a proud pleasure (это пришло к тому, чтобы быть = это стало гордым удовольствием) to march to dinner (вышагивать на обед) attended (в сопровождении; to attend — сопровождать) by a glittering procession of officers of state (сияющей процессии государственных чиновников) and gentlemen-at-arms (и джентльменов при оружии = лейб-гвардейцев); insomuch, indeed, that he doubled his guard of gentlemen-at-arms (настолько, действительно, что он удвоил свою стражу из лейб-гвардейцев), and made them a hundred (и сделал их сотней). He liked to hear the bugles (он любил слышать рожки) sounding down the long corridors (звучащие вдоль длинных коридоров), and the distant voices responding (и далекие голоса, отвечающие), 'Way for the King (дорогу королю)!'
He even learned to enjoy (он даже научился наслаждаться) sitting in throned state (сидением на троне) in council (в совете), and seeming to be something more (и казаться = притворяться быть чем-то бoльшим) than the Lord Protector's mouthpiece (чем рупором лорда-протектора = что он не только повторяет его слова). He liked to receive great ambassadors (он любил принимать великих послов) and their gorgeous trains (и их великолепные свиты), and listen to the affectionate messages (и слушать любезные послания) they brought from illustrious monarchs (которые они приносили от прославленных монархов; to bring — приносить) who called him 'brother' (которые звали его «братом»). Oh, happy Tom Canty (о, счастливый Том Кэнти), late of Offal Court (недавно из Тупика отбросов)!
He enjoyed his splendid clothes (он наслаждался своей роскошной одеждой), and ordered more (и заказывал больше = еще); he found his four hundred servants too few (он нашел своих четырехсот слуг слишком малым количеством; to find — найти) for his proper grandeur (для подобающего ему величия), and trebled them (и утроил их). The adulation of salaaming courtiers (лесть приветствующих /его/ придворных: «говорящих ‘селям’») came to be sweet music to his ears (пришла быть = стала сладчайшей музыкой). He remained kind and gentle (он оставался добрым и ласковым), and a sturdy and determined champion of all (и непреклонным и решительным защитником всех) that were oppressed (кто был угнетен), and he made tireless war (и он вел неутомимую войну; to tire — утомлять(ся), уставать) upon unjust laws (против несправедливых законов); yet upon occasion (а при случае), being offended (будучи оскорблен), he could turn upon an earl (он мог повернуться к графу), or even a duke (или даже к герцогу), and give him a look that would make him tremble (и дать ему = направить на него такой взгляд, который заставил бы его задрожать). Once (однажды), when his royal 'sister' (когда его царственная сестра), the grimly holy Lady Mary (мрачно благочестивая леди Мэри), set herself to reason with him against the wisdom of his course (принялась убеждать его против мудрости его политики = спорить с его политикой; to set to — приняться за) in pardoning so many people (прощать так много людей) who would otherwise be jailed (которые иначе были бы заключены в тюрьму), or hanged, or burned (или повешены, или сожжены), and reminded him (и напомнила ему) that their august late father's prisons (что тюрьмы их покойного августейшего отца; late — покойный) had sometimes contained (подчас содержали) as high as sixty thousand convicts (так много как = до шестидесяти тысяч осужденных) at one time (в одно время), and that during his admirable reign (и что в течение его достославного правления) he had delivered seventy-two thousand thieves and robbers over to death (он предал 72 000 воров и грабителей смерти; to deliver over — предать, передать; to deliver — доставлять) by the executioner (через палача), the boy was filled with generous indignation (мальчик был наполнен благородным негодованием), and commanded her to go to her closet (и приказал ей идти в свою каморку), and beseech God (и молить Бога) to take away the stone (забрать: «взять прочь» камень) that was in her breast (который был в ее груди), and give her a human heart (и дать ей человеческое сердце).
embarrassment [*m*b*r*sm*nt], accustomed [**kAst*md], admirable [**dm(*)r*bl]
WHILST the true king wandered about the land, poorly clad, poorly fed, cuffed and derided by tramps one while, herding with thieves and murderers in a jail another, and called idiot and impostor by all impartially, the mock King Tom Canty enjoyed a quite different experience.
When we saw him last, royalty was just beginning to have a bright side for him. This bright side went on brightening more and more every day; in a very little while it was become almost all sunshine and delightfulness. He lost his fears; his misgivings faded out and died; his embarrassments departed, and gave place to an easy and confident bearing. He worked the whipping-boy mine to ever-increasing profit.
He ordered my Lady Elizabeth and my Lady Jane Grey into his presence when he wanted to play or talk, and dismissed them when he was done with them, with the air of one familiarly accustomed to such performances. It no longer confused him to have these lofty personages kiss his hand at parting.
He came to enjoy being conducted to bed in state at night, and dressed with intricate and solemn ceremony in the morning. It came to be a proud pleasure to march to dinner attended by a glittering procession of officers of state and gentlemen-at-arms; insomuch, indeed, that he doubled his guard of gentlemen-at-arms, and made them a hundred. He liked to hear the bugles sounding down the long corridors, and the distant voices responding, 'Way for the King!'
He even learned to enjoy sitting in throned state in council, and seeming to be something more than the Lord Protector's mouthpiece. He liked to receive great ambassadors and their gorgeous trains, and listen to the affectionate messages they brought from illustrious monarchs who called him 'brother.' Oh, happy Tom Canty, late of Offal Court!
He enjoyed his splendid clothes, and ordered more; he found his four hundred servants too few for his proper grandeur, and trebled them. The adulation of salaaming courtiers came to be sweet music to his ears. He remained kind and gentle, and a sturdy and determined champion of all that were oppressed, and he made tireless war upon unjust laws; yet upon occasion, being offended, he could turn upon an earl, or even a duke, and give him a look that would make him tremble. Once, when his royal 'sister,' the grimly holy Lady Mary, set herself to reason with him against the wisdom of his course in pardoning so many people who would otherwise be jailed, or hanged, or burned, and reminded him that their august late father's prisons had sometimes contained as high as sixty thousand convicts at one time, and that during his admirable reign he had delivered seventy-two thousand thieves and robbers over to death by the executioner, the boy was filled with generous indignation, and commanded her to go to her closet, and beseech God to take away the stone that was in her breast, and give her a human heart.
Did Tom Canty never feel troubled (разве Том Кэнти никогда не чувствовал себя обеспокоенным) about the poor little rightful prince (за бедного маленького законного принца) who had treated him so kindly (который обошелся с ним так добро), and flown out (и вылетел = бросился наружу; to fly — летать) with such hot zeal (с такой горячей истовостью) to avenge him (чтобы отомстить за него) upon the insolent sentinel (грубому часовому) at the palace gate (у дворцовых ворот)* Yes; his first royal days and nights (да; его первые королевские дни и ночи) were pretty well sprinkled (были весьма забрызганы = насыщены) with painful thoughts about the lost prince (тягостными мыслями о потерявшемся принце; to lose — терять), and with sincere longings for his return (и искренними желаниями его возвращения) and happy restoration (и счастливого восстановления = возвращения) to his native rights and splendors (к его врожденным правам и великолепию). But as time wore on (но пока время тянулось; to wear on — медленно тянуться /о времени/), and the prince did not come (и принц не приходил = не возвращался), Tom's mind became more and more occupied (разум Тома становился все более и более занятым) with his new and enchanting experiences (его новыми и пленительными переживаниями), and by little and little (и понемногу) the vanished monarch (пропавший монарх) faded almost out of his thoughts (исчез почти из его мыслей; to fade — вянуть; исчезать); and finally (и наконец), when he did intrude upon them at intervals (когда он все же вторгался в них = в его мысли по временам), he was become an unwelcome specter (он стал нежеланным призраком), for he made Tom feel guilty and ashamed (ибо он заставлял Тома чувствовать себя виноватым и пристыженным; guilt — вина; shame — стыд).
Tom's poor mother and sisters (бедные мать и сестры Тома) traveled the same road (ушли той же дорогой) out of his mind (из его разума). At first he pined for them (сперва он тосковал по ним), sorrowed for them (горевал по ним), longed to see them (желал увидеть их); but later (но позже), the thought of their coming some day (мысль о том, чтобы они пришли однажды: «в какой-нибудь день») in their rags and dirt (в их лохмотьях и грязи), and betraying him with their kisses (и выдали его своими поцелуями), and pulling him down from his lofty place (и стащили его вниз с его высокого места) and dragging him back to penury and degradation (и утащили его назад в нищету и упадок) and the slums (и в трущобы), made him shudder (заставляла его вздрагивать). At last they ceased to trouble his thoughts almost wholly (наконец они прекратили беспокоить его мысли почти совсем). And he was content (и он был доволен), even glad (даже рад); for, whenever their mournful and accusing faces did rise before him now (ибо, когда бы их скорбящие и обвиняющие лица ни вставали перед ним теперь), they made him feel more despicable (они заставляли его чувствовать себя более жалким) than the worms that crawl (чем черви, которые ползают).
At midnight of the 19th of February (в полночь 19 февраля), Tom Canty was sinking to sleep in his rich bed in the palace (Том Кэнти погружался в сон в своей богатой постели во дворце), guarded by his loyal vassals (охраняемый своими верными слугами), and surrounded by the pomps of royalty (и окруженный королевскими великолепиями), a happy boy (счастливый мальчик); for to-morrow was the day (ибо завтра был день) appointed for his solemn crowning (назначенный для его торжественной коронации) as king of England (королем Англии). At that same hour (в тот же самый час), Edward, the true king (Эдуард, настоящий король), hungry and thirsty (голодный и жаждущий), soiled and draggled (грязный и запачканный), worn with travel (уставший с дороги; to wear — носить, изнашивать), and clothed in rags and shreds (и одетый в лохмотья и лоскуты) — his share of the results of the riot (его доля результатов беспорядков = драки) — was wedged (был втиснут) in among a crowd of people (посреди толпы людей) who were watching with deep interest (которые смотрели с глубоким интересом) certain hurrying gangs of workmen (на определенные = некоторые спешащие группы рабочих) who streamed in and out (которые сновали в и из) of Westminster Abbey (Вестминстерского аббатства), busy as ants (занятые как муравьи); they were making the last preparation for the royal coronation (они совершали последние приготовления к царской коронации).
guilty [*g*lt*], penury [*penj*r*], crawl [krO:l]
Did Tom Canty never feel troubled about the poor little rightful prince who had treated him so kindly, and flown out with such hot zeal to avenge him upon the insolent sentinel at the palace gate* Yes; his first royal days and nights were pretty well sprinkled with painful thoughts about the lost prince, and with sincere longings for his return and happy restoration to his native rights and splendors. But as time wore on, and the prince did not come, Tom's mind became more and more occupied with his new and enchanting experiences, and by little and little the vanished monarch faded almost out of his thoughts; and finally, when he did intrude upon them at intervals, he was become an unwelcome specter, for he made Tom feel guilty and ashamed.
Tom's poor mother and sisters traveled the same road out of his mind. At first he pined for them, sorrowed for them, longed to see them; but later, the thought of their coming some day in their rags and dirt, and betraying him with their kisses, and pulling him down from his lofty place and dragging him back to penury and degradation and the slums, made him shudder. At last they ceased to trouble his thoughts almost wholly. And he was content, even glad; for, whenever their mournful and accusing faces did rise before him now, they made him feel more despicable than the worms that crawl.
At midnight of the 19th of February, Tom Canty was sinking to sleep in his rich bed in the palace, guarded by his loyal vassals, and surrounded by the pomps of royalty, a happy boy; for to-morrow was the day appointed for his solemn crowning as king of England. At that same hour, Edward, the true king, hungry and thirsty, soiled and draggled, worn with travel, and clothed in rags and shreds — his share of the results of the riot — was wedged in among a crowd of people who were watching with deep interest certain hurrying gangs of workmen who streamed in and out of Westminster Abbey, busy as ants; they were making the last preparation for the royal coronation.
CHAPTER XXXI (Глава тридцать первая)
WHEN Tom Canty awoke the next morning (когда Том Кэнти проснулся следующим утром; to awake), the air was heavy (воздух был тяжелым) with a thunderous murmur (от громоподобного гула голосов; thunder — гром); all the distances were charged with it (все дали были насыщены им). It was music to him (это была музыка для него); for it meant (ибо это означало) that the English world was out (что весь английский мир был снаружи = на улице) in its strength (в своей силе = во всей своей силе) to give loyal welcome to the great day (чтобы верно приветствовать этот великий день; welcome — приветствие).
Presently Tom found himself once more the chief figure (вскоре Том нашел себя = оказался снова главной фигурой; to find — найти) in a wonderful floating pageant (в чудесной плывущей процессии) on the Thames (на Темзе); for by ancient custom (ибо по древнему обычаю) the 'recognition procession’ (коронационное шествие; recognition — признание) through London (через Лондон) must start from the Tower (должно начинаться от Тауэра), and he was bound thither (и он направлялся туда; bound — направляющийся).
When he arrived there (когда он прибыл туда), the sides of the venerable fortress (стены этой почтенной крепости) seemed suddenly rent (казалось, вдруг треснули; to seem — казаться) in a thousand places (в тысяче мест), and from every rent (и из каждой трещины) leaped a red tongue of flame (вырывался красный язык пламени) and a white gush of smoke (и белый клуб дыма); a deafening explosion followed (оглушительный взрыв последовал; deaf — глухой; to deafen — оглушать), which drowned (который потопил = в котором потонули) the shoutings of the multitude (крики множества = толпы), and made the ground tremble (и заставил землю задрожать); the flame-jets, the smoke, and the explosions (струи пламени, дым и взрывы) were repeated over and over again (повторялись снова и снова) with marvelous celerity (с поразительной быстротой), so that in a few moments (так что через несколько секунд) the old Tower disappeared (старый Тауэр исчез) in the vast fog of its own smoke (в бескрайнем тумане своего собственного дыма), all but the very top of the tall pile (весь, кроме самой верхушки высокой башни; pile — куча, груда; огромное здание) called the White Tower (называемой Белой башней); this, with its banners (она, со своими флагами), stood out above the dense bank of vapor (выделялась над плотным берегом из пара) as a mountain peak projects above a cloud-rack (как горный пик возвышается над грядой облаков).
Tom Canty, splendidly arrayed (Том Кэнти, великолепно одетый), mounted a prancing war-steed (взобрался на статного боевого скакуна), whose rich trappings (чья богатая сбруя) almost reached to the ground (почти доставала до земли); his 'uncle,' the Lord Protector Somerset (его «дядя», лорд-протектор Сомерсет), similarly mounted (так же взобравшийся /на коня/; similarly — подобно, аналогично; to mount — подниматься; садиться /на лошадь/), took place in his rear (занял место позади него); the King's Guard formed (королевская гвардия выстроилась) in single ranks (в одну шеренгу) on either side (с каждой стороны), clad in burnished armor (одетая в начищенные до блеска доспехи); after the Protector followed a seemingly interminable procession (за протектором последовала, казалось, бесконечная процессия) of resplendent nobles (блистательных дворян) attended by their vassals (сопровождаемых их слугами); after these came the lord mayor and the aldermanic body (после них прошли лорд- мэр и совет старейшин города; alderman — ольдермен, старейшина; body — тело, организация), in crimson velvet robes (в малиновых бархатных мантиях), and with their gold chains (и с золотыми цепями) across their breasts (поперек груди); and after these the officers and members of all the guilds of London (а после них — чиновники и члены всех гильдий Лондона), in rich raiment (в богатых одеждах), and bearing the showy banners (и несущие пестрые знамена) of the several corporations (нескольких корпораций). Also in the procession (также в этой процессии), as a special guard of honor (как специальная почетная стража) through the city (через город), was the Ancient and Honorable Artillery Company (была древняя и почетная артиллерийская рота) — an organization (организация) already three hundred years old at that time (уже с 300-летней историей в то время: «300 лет старая»), and the only military body in England (и единственное воинское подразделение в Англии) possessing the privilege (обладающее привилегией) (which it still possesses in our day (которой она все еще обладает в наши дни) of holding itself independent (держать себя независимой) of the commands of Parliament (от приказов парламента). It was a brilliant spectacle (это было блистательное зрелище), and was hailed (и /эта рота/ приветствовалась) with acclamations all along the line (восклицаниями вдоль всего пути), as it took its stately way (пока она брала свой торжественный путь = шла) through the packed multitudes of citizens (через скученные толпы горожан). The chronicler says (хроникер сообщает), 'The king (король), as he entered the city (когда он вошел в город), was received by the people with prayers (был принят людьми с молитвами), welcomings, cries, and tender words (приветствиями, криками и ласковыми словами), and all signs which argue (и всеми знаками, которые доказывают) an earnest love of subjects (неподдельную любовь подданных) toward their sovereign (к своему суверену); and the king (а король), by holding up his glad countenance (обращая свое довольное лицо; to hold up — держать высоко) to such as stood afar off (к таким, которые стояли далеко; to stand — стоять), and most tender language to those (а ласковейший язык = слова к тем) that stood nigh his Grace (кто стоял близ его Милости), showed himself no less thankful (выказал себя не менее благодарным) to receive the people's good will (за то, чтобы принять добрую волю людей) than they to offer it (чем они — чтобы предложить ее). To all that wished him well (всем, которые желали ему добра), he gave thanks (он дарил благодарность). To such as bade (такому, который восклицал; to bid — объявлять, предлагать) "God save his Grace (Боже, храни его милость)," he said in return (он говорил в ответ), "God save you all (Бог да хранит вас всех)!" and added that (и добавлял, что) "he thanked them (он благодарит их) with all his heart (всем своим сердцем = от всего сердца)." Wonderfully transported were the people (чудесно взволнованы были люди) with the loving answers and gestures of their king (ласковыми ответами и поступками: «жестами» своего короля).'
pageant [*p*G*nt], parliament [*pa:l*m*nt], argue [*a:gju:]
WHEN Tom Canty awoke the next morning, the air was heavy with a thunderous murmur; all the distances were charged with it. It was music to him; for it meant that the English world was out in its strength to give loyal welcome to the great day.
Presently Tom found himself once more the chief figure in a wonderful floating pageant on the Thames; for by ancient custom the 'recognition procession' through London must start from the Tower, and he was bound thither.
When he arrived there, the sides of the venerable fortress seemed suddenly rent in a thousand places, and from every rent leaped a red tongue of flame and a white gush of smoke; a deafening explosion followed, which drowned the shoutings of the multitude, and made the ground tremble; the flame-jets, the smoke, and the explosions were repeated over and over again with marvelous celerity, so that in a few moments the old Tower disappeared in the vast fog of its own smoke, all but the very top of the tall pile called the White Tower; this, with its banners, stood out above the dense bank of vapor as a mountain peak projects above a cloud- rack.
Tom Canty, splendidly arrayed, mounted a prancing war-steed, whose rich trappings almost reached to the ground; his 'uncle,' the Lord Protector Somerset, similarly mounted, took place in his rear; the King's Guard formed in single ranks on either side, clad in burnished armor; after the Protector followed a seemingly interminable procession of resplendent nobles attended by their vassals; after these came the lord mayor and the aldermanic body, in crimson velvet robes, and with their gold chains across their breasts; and after these the officers and members of all the guilds of London, in rich raiment, and bearing the showy banners of the several corporations. Also in the procession, as a special guard of honor through the city, was the Ancient and Honorable Artillery Company — an organization already three hundred years old at that time, and the only military body in England possessing the privilege (which it still possesses in our day) of holding itself independent of the commands of Parliament. It was a brilliant spectacle, and was hailed with acclamations all along the line, as it took its stately way through the packed multitudes of citizens. The chronicler says, 'The king, as he entered the city, was received by the people with prayers, welcomings, cries, and tender words, and all signs which argue an earnest love of subjects toward their sovereign; and the king, by holding up his glad countenance to such as stood afar off, and most tender language to those that stood nigh his Grace, showed himself no less thankful to receive the people's good will than they to offer it. To all that wished him well, he gave thanks. To such as bade "God save his Grace," he said in return, "God save you all!" and added that "he thanked them with all his heart." Wonderfully transported were the people with the loving answers and gestures of their king.'
In Fenchurch Street (на улице Фенчерч) a 'fair child (белокурый ребенок), in costly apparel (в дорогом наряде),' stood on a stage (встал на помост) to welcome his majesty to the city (чтобы встретить его величество (при входе) в город). The last verse of his greeting (последняя строфа его приветствия) was in these words (была в таких словах):
Welcome, O King (добро пожаловать, о король)! as much as hearts can think (так много как = насколько сердца могут помыслить);
Welcome again (добро пожаловать снова), as much as tongue can tell (насколько язык может сказать) —
Welcome to joyous tongues (приветствие радостным языкам), and hearts that will not shrink (и сердцам, которые не отступят);
God thee preserve (Бог да хранит тебя), we pray (мы молимся), and wish thee ever well (и желаем тебе вечного добра).
The people burst forth in a glad shout (люди разразились радостным криком; to burst forth — прорваться: «взорваться вперед»), repeating with one voice (повторяя в один голос) what the child had said (/то/, что ребенок сказал). Tom Canty gazed abroad (Том Кэнти посмотрел вдаль) over the surging sea (на вздымающееся море; to surge) of eager faces (возбужденных лиц), and his heart swelled with exultation (и его сердце наполнилось ликованием); and he felt that the one thing (и он почувствовал, что единственной вещью) worth living for (ради которой стоит жить: «достойной жизни для») in this world (в этом мире) was to be a king (было быть королем), and a nation's idol (и кумиром народа). Presently he caught sight (вскоре он поймал вид = заметил; to catch — ловить), at a distance (на расстоянии), of a couple of his ragged (пары его оборванных) Offal Court comrades (товарищей по Тупику Отбросов) — one of them (один из них) the lord high admiral in his late mimic court (лорд-адмирал при его прежнем потешном дворе), the other the first lord of the bedchamber (другой — первый лорд опочивальни) in the same pretentious fiction (в том же вычурном вымысле); and his pride swelled (и его гордость возросла) higher than ever (выше, чем когда- либо). Oh, if they could only (о, если бы только они могли) recognize him now (узнать его сейчас)! What unspeakable glory it would be (каким невыразимым триумфом это было бы), if they could recognize him (если бы они могли узнать его), and realize that the derided mock king (и понять, что осмеянный шутовской король) of the slums and back alleys (трущоб и задворков: «задних переулков») was become a real king (стал настоящим королем), with illustrious dukes and princes (с блистательными герцогами и принцами) for his humble menials (в качестве его покорных слуг), and the English world at his feet (и с английским миром у его ног)! But he had to deny himself (но он должен был отказать себе), and choke down his desire (и подавить свое желание; to choke — душить, подавить(ся)), for such a recognition (ибо такое признание) might cost more (могло бы стоить больше) than it would come to (чем оно дало бы); so he turned away his head (так что он отвернул прочь свою голову), and left the two soiled lads (и оставил двоих грязных мальчуганов; soil — грунт, земля, почва; to soil — пачкать, грязнить) to go on with their shoutings and glad adulations (продолжать свои выкрики и радостные возгласы; adulation — лесть), unsuspicious (не подозревающими) of whom it was (о том, кто это был) they were lavishing them upon (на кого они изливали их = приветствия).
Every now and then (постоянно: «каждое сейчас и тогда») rose the cry (поднимался крик; to rise — подниматься), 'A largess (даров)! a largess (даров; largess(e) — щедрость; щедрый дар, вознаграждение)!' and Tom responded by scattering (и Том отвечал разбрасыванием) a handful of bright new coins (пригорошни ярких новеньких монет) abroad (далеко) for the multitude to scramble for (чтобы толпа дралась за них: «для толпы, чтобы драться за»).
The chronicler says (летописец говорит), 'At the upper end of Gracechurch Street (на верхнем конце улицы Грейсчерч), before the sign of the Eagle (перед вывеской орла), the city had erected a gorgeous arch (город воздвиг великолепную арку), beneath which was a stage (под которой были помост), which stretched from one side of the street (который протянулся с одной стороны улицы) to the other (на другую). This was a historical pageant (это была историческая картина), representing the king's immediate progenitors (представляющая ближайших предшественников короля). There sat Elizabeth of York (вот сидела Елизавета Йоркская; to sit — сидеть) in the midst of an immense white rose (в середине огромной белой розы), whose petals (чьи лепестки) formed elaborate furbelows (образовывали искусно сделанные оборки) around her (вокруг нее); by her side (рядом с ней: «у ее бока») was Henry VII (был Генрих Седьмой), issuing out of a vast red rose (выдающийся из громадной алой розы), disposed in the same manner (расположенной в такой же манере); the hands of the royal pair (руки царственной пары) were locked together (были сцеплены вместе), and the wedding-ring (и обручальное кольцо) ostentatiously displayed (демонстративно выставлены напоказ). From the red and white roses (из алой и белой роз) proceeded a stem (тянулся стебель), which reached up to a second stage (который дотягивался вверх до второго уровня), occupied by Henry VIII (занятого Генрихом Восьмым), issuing from a red-and-white rose (выступающим из ало-белой розы), with the effigy of the new king's mother (со статуей матери нового короля), Jane Seymour (Джейн Сеймур), represented by his side (выставленной рядом с ним: «у его бока»). One branch sprang from this pair (одна ветка произрастала из этой пары), which mounted to a third stage (которая поднималась на третий уровень), where sat the effigy (где восседала статуя; to sit — сидеть) of Edward VI himself (самого Эдуарда Шестого), enthroned (усаженного на трон) in royal majesty (в королевском величии); and the whole pageant (и вся картина) was framed with wreaths of roses (была обрамлена венками из роз), red and white (алых и белых).'
idol [*aid(*)l], menial [*mi:n**l], beneath [b**ni:*]
In Fenchurch Street a 'fair child, in costly apparel,' stood on a stage to welcome his majesty to the city. The last verse of his greeting was in these words:
Welcome, O King! as much as hearts can think;
Welcome again, as much as tongue can tell —
Welcome to joyous tongues, and hearts that will not shrink;
God thee preserve, we pray, and wish thee ever well.
The people burst forth in a glad shout, repeating with one voice what the child had said. Tom Canty gazed abroad over the surging sea of eager faces, and his heart swelled with exultation; and he felt that the one thing worth living for in this world was to be a king, and a nation's idol. Presently he caught sight, at a distance, of a couple of his ragged Offal Court comrades — one of them the lord high admiral in his late mimic court, the other the first lord of the bedchamber in the same pretentious fiction; and his pride swelled higher than ever. Oh, if they could only recognize him now! What unspeakable glory it would be, if they could recognize him, and realize that the derided mock king of the slums and back alleys was become a real king, with illustrious dukes and princes for his humble menials, and the English world at his feet! But he had to deny himself, and choke down his desire, for such a recognition might cost more than it would come to; so he turned away his head, and left the two soiled lads to go on with their shoutings and glad adulations, unsuspicious of whom it was they were lavishing them upon.
Every now and then rose the cry, 'A largess! a largess!' and Tom responded by scattering a handful of bright new coins abroad for the multitude to scramble for.
The chronicler says, 'At the upper end of Gracechurch Street, before the sign of the Eagle, the city had erected a gorgeous arch, beneath which was a stage, which stretched from one side of the street to the other. This was a historical pageant, representing the king's immediate progenitors. There sat Elizabeth of York in the midst of an immense white rose, whose petals formed elaborate furbelows around her; by her side was Henry VII, issuing out of a vast red rose, disposed in the same manner; the hands of the royal pair were locked together, and the wedding-ring ostentatiously displayed. From the red and white roses proceeded a stem, which reached up to a second stage, occupied by Henry VIII, issuing from a red-and- white rose, with the effigy of the new king's mother, Jane Seymour, represented by his side. One branch sprang from this pair, which mounted to a third stage, where sat the effigy of Edward VI himself, enthroned in royal majesty; and the whole pageant was framed with wreaths of roses, red and white.'
This quaint and gaudy spectacle (это необычное и пышное зрелище) so wrought upon the rejoicing people (так подействовало на радующихся людей; wrought — устар. от to work — работать), that their acclamations utterly smothered (что их восклицания совершенно заглушили; to smother — душить, замять) the small voice of the child (маленький = слабый голос ребенка) whose business it was (чьим делом было) to explain the thing (разъяснить эту вещь = картину) in eulogistic rhymes (в хвалебных стихах). But Tom Canty was not sorry (но Том Кэнти не жалел об этом: «не был сожалеющим»); for this loyal uproar (ибо этот верноподданный гам) was sweeter music to him than any poetry (был сладчайшей музыкой для него, чем любая поэзия), no matter (неважно: «никакого значения») what its quality might be (каким его качество могло быть). Whithersoever Tom turned (куда бы Том не обратил) his happy young face (свое счастливое юное лицо), the people recognized the exactness (люди признавали точность) of his effigy's likeness to himself (сходства его статуи с ним самим), the flesh-and-blood counterpart (двойником из плоти и крови); and new whirlwinds of applause burst forth (и новые вихри аплодисментов взорвались; to burst forth: «взорваться вперед»).
The great pageant (великая процессия) moved on (двигалась дальше), and still on (и еще дальше), under one triumphal arch (под одной триумфальной аркой) after another (за другой), and past a bewildering succession (и мимо изумительной череды) of spectacular and symbolical tableaux (захватывающих и символических картин), each of which typified (каждая из которых олицетворяла) and exalted some virtue (и превозносила какую-либо добродетель), or talent, or merit (или талант, или заслугу), of the little king's (маленького короля). 'Throughout the whole of Cheapside (по всему Чипсайду), from every penthouse and window (с каждого навеса и окна), hung banners and streamers (свисали знамена и вымпелы; to hang — висеть); and the richest carpets (и богатейшие ковры), stuffs (материи), and cloth-of-gold (и золотая парча) tapestried the streets (устилали улицы) — specimens of the great wealth (образчики великого богатства) of the stores within (запасов внутри /этих домов/); and the splendor of this thoroughfare (и великолепие этой улицы; thoroughfare — оживленная улица; главная артерия /города/, главная дорога) was equaled in the other streets (было воспроизведено на других улицах; to equal — уравнять), and in some even surpassed (а в некоторых даже превзойдено).'
'And all these wonders and these marvels (и все эти диковины и эти чудеса) are to welcome me (/должны/ приветствовать меня) — me (меня)!' murmured Tom Canty (пробормотал Том Кэнти).
The mock king's cheeks (щеки потешного короля) were flushed with excitement (раскраснелись от возбуждения), his eyes were flashing (его глаза сверкали), his senses swam in a delirium of pleasure (его чувства купались в исступлении удовольствия; to swim — плавать). At this point (в этот момент), just as he was raising his hand (прямо когда он поднимал свою руку) to fling another rich largess (чтобы бросить еще одну богатую милостыню), he caught sight (он поймал вид = заметил) of a pale, astounded face (бледное, изумленное лицо) which was strained forward out of the second rank of the crowd (которое было вытянуто вперед из второго ряда толпы), its intense eyes riveted upon him (его напряженные глаза прикованные к нему). A sickening consternation (тошнотворное оцепенение) struck through him (пронзило его; to strike through: «ударить через»); he recognized his mother (он узнал свою мать)! and up flew his hand (и вверх взлетела его рука; to fly — лететь), palm outward (ладонью наружу), before his eyes (перед его глазами) — that old involuntary gesture (этот старый непроизвольный жест), born of a forgotten episode (рожденный из забытого эпизода; to bear — рождать; to forget — забывать), and perpetuated by habit (и увековеченный привычкой). In an instant more (в следующий момент: «в момент больше») she had torn her way (она пробила себе путь; to tear — рвать) out of the press (из давки), and past the guards (и мимо стражников), and was at his side (и подбежала к нему: «и была у его бока»). She embraced his leg (она обхватила его ногу), she covered it with kisses (она покрыла ее поцелуями), she cried (она закричала), 'O, my child (о, мое дитя), my darling (мой дорогой)!' lifting toward him a face (поднимая к нему лицо) that was transfigured with joy and love (которое было преображенное радостью и любовью). The same instant (в то же мгновение) an officer of the King's Guard (офицер из королевской стражи) snatched her away (отхватил ее прочь = оттащил ее) with a curse (с проклятьем), and sent her reeling back (и послал ее катящейся назад) whence she came (откуда она пришла) with a vigorous impulse from his strong arm (энергичным толчком его сильной руки). The words (слова) 'I do not know you, woman (я не знаю вас, женщина)!' were falling from Tom Canty's lips (падали с губ Тома Кэнти) when this piteous thing occurred (когда эта достойная сожаления случилась); but it smote him (но это поразило его; to smite — ударять) to the heart (в самое сердце) to see her treated so (увидеть, что с ней так обращаются; to treat — обращаться); and as she turned (и когда она повернулась) for a last glimpse of him (для последнего взгляда на него), whilst the crowd was swallowing her from his sight (пока толпа поглощала ее из его вида), she seemed so wounded (она казалась такой уязвленной), so broken-hearted (такой убитой горем: «с разбитым сердцем»), that a shame fell upon him (что стыд напал на него; to fall — падать) which consumed his pride to ashes (который истребил его гордость в пепел), and withered his stolen royalty (и засушило = помрачило его украденное королевское положение). His grandeurs were stricken valueless (его великолепия стали не имеющими ценности; to strike — бить; value — ценность); they seemed to fall away from him (они, казалось, отвалились от него; to seem — казаться) like rotten rags (как гнилые лохмотья; to rot — гнить).
thoroughfare [*TArqfeq], eulogistic [ju:l**G*st*k], tableau [*t*blqu], rivet [*r*v*t]
This quaint and gaudy spectacle so wrought upon the rejoicing people, that their acclamations utterly smothered the small voice of the child whose business it was to explain the thing in eulogistic rhymes. But Tom Canty was not sorry; for this loyal uproar was sweeter music to him than any poetry, no matter what its quality might be. Whithersoever Tom turned his happy young face, the people recognized the exactness of his effigy's likeness to himself, the flesh-and-blood counterpart; and new whirlwinds of applause burst forth.
The great pageant moved on, and still on, under one triumphal arch after another, and past a bewildering succession of spectacular and symbolical tableaux, each of which typified and exalted some virtue, or talent, or merit, of the little king's. 'Throughout the whole of Cheapside, from every penthouse and window, hung banners and streamers; and the richest carpets, stuffs, and cloth-of-gold tapestried the streets — specimens of the great wealth of the stores within; and the splendor of this thoroughfare was equaled in the other streets, and in some even surpassed.'
'And all these wonders and these marvels are to welcome me — me!' murmured Tom Canty.
The mock king's cheeks were flushed with excitement, his eyes were flashing, his senses swam in a delirium of pleasure. At this point, just as he was raising his hand to fling another rich largess, he caught sight of a pale, astounded face which was strained forward out of the second rank of the crowd, its intense eyes riveted upon him, A sickening consternation struck through him; he recognized his mother! and up flew his hand, palm outward, before his eyes — that old involuntary gesture, born of a forgotten episode, and perpetuated by habit. In an instant more she had torn her way out of the press, and past the guards, and was at his side. She embraced his leg, she covered it with kisses, she cried, 'O, my child, my darling!' lifting toward him a face that was transfigured with joy and love. The same instant an officer of the King's Guard snatched her away with a curse, and sent her reeling back whence she came with a vigorous impulse from his strong arm. The words 'I do not know you, woman!' were falling from Tom Canty's lips when this piteous thing occurred; but it smote him to the heart to see her treated so; and as she turned for a last glimpse of him, whilst the crowd was swallowing her from his sight, she seemed so wounded, so broken- hearted, that a shame fell upon him which consumed his pride to ashes, and withered his stolen royalty. His grandeurs were stricken valueless; they seemed to fall away from him like rotten rags.
The procession moved on (шествие двигалось дальше), and still on (и еще дальше), through ever-augmenting splendors (через постоянно растущие красоты) and ever- augmenting tempests (и постоянно растущие бури = восклицания) of welcome (приветствия); but to Tom Canty they were (но для Тома Кэнти они были) as if they had not been (как если бы их не было). He neither saw nor heard (он и не видел, и не слышал; to see — видеть; to hear — слышать). Royalty had lost its grace and sweetness (королевское положение утратило свою привлекательность и сладостность); its pomps were become a reproach (его пышность стала упреком). Remorse (угрызения совести) was eating his heart out (выедали его сердце). He said (он сказал), 'Would God I were free (пожелал бы Бог, чтобы я был свободен) of my captivity (от моего пленения)!'
He had unconsciously dropped back (он бессознательно вернулся; to drop back — вернуться: «упасть назад») into the phraseology of the first days of his compulsory greatness (к слогу первых дней своего вынужденного величия).
The shining pageant still went (блистательная процессия все еще шла; to go — идти) winding like a radiant and interminable serpent (извиваясь, как сверкающая и бесконечная змея) down the crooked lanes (вдоль по искривленным улочкам) of the quaint old city (причудливого старого города), and through the huzzaing hosts (и через выкрикивающие приветствия толпы); but still the king rode (но все же король ехал; to ride — ездить верхом) with bowed head and vacant eyes (со склоненной головой и пустыми глазами), seeing only his mother's face (видя только лицо своей матери) and that wounded look in it (и тот уязвленный вид в нем).
'Largess, largess (милостыни, милостыни)!' The cry fell upon an unheeding ear (крик падал на неслышащие уши; to fall — падать).
'Long live Edward of England (да здравствует Эдуард Английский)!' It seemed as if the earth shook (казалось, как будто земля сотряслась; to shake — трястись) with the explosion (от взрыва); but there was no response (но не было ответа) from the king (от короля). He heard it (он слышал это; to hear — слышать) only as one hears (только как кто-то слышит) the thunder of the surf (шум прибоя) when it is blown to the ear (когда он долетает до уха; to blow — дуть) out of a great distance (с большого расстояния), for it was smothered (так как он был заглушен) under another sound (под другим звуком) which was still nearer (который был еще ближе), in his own breast (в его собственной груди), in his accusing conscience (в его обвиняющей совести) — a voice which kept repeating (голос, который постоянно повторял; to keep — держать, хранить; to repeat — повторить) those shameful words (эти постыдные слова), 'I do not know you, woman (я не знаю вас, женщина)!'
The words smote upon the king's soul (эти слова ударяли по душе короля; to smite — бить) as the strokes of a funeral bell (как удары похоронного колокола) smite upon the soul of a surviving friend (бьют по душе оставшегося в живых друга; to survive — выжить, пережить) when they remind him (когда они напоминают ему) of secret treacheries (о тайных вероломствах) suffered at his hands by him (стерпленных из его рук тем) that is gone (кто ушел = умер; to go — идти, уходить).
New glories were unfolded (новые почести раскрывались) at every turning (на каждом повороте); new wonders (новые чудеса), new marvels (новые диковины), sprung into view (оказывались в поле зрения; to spring — прыгать); the pent clamors (потаенные грохотания) of waiting batteries (ждущих батарей) were released (были выпущены); new raptures poured (новые выражения восторга изливались) from the throats of the waiting multitudes (из глоток ожидающих толп); but the king gave no sign (но король не подавал никакого знака; to give — давать), and the accusing voice (и обвиняющий голос) that went moaning (который шел, стеная) through his comfortless breast (через его беспокойную грудь) was all the sound he heard (был всем = единственным звуком, который он слышал; to hear — слышать).
By and by (мало-помалу) the gladness in the faces of the populace (радость на лицах народа; populace — простой народ; массы; толпа; чернь) changed a little (изменилась немного), and became touched (и стала тронутой = в ней появилось) with a something like solicitude or anxiety (чем-то вроде беспокойства или тревоги); an abatement in the volume of applause (снижение громкости аплодисментов) was observable too (было заметно также; to observe — замечать). The Lord Protector was quick to notice (лорд-протектор был быстр, чтобы заметить = быстро заметил) these things (эти вещи); he was as quick to detect the cause (он был так же быстр, чтобы определить причину). He spurred to the king's side (он поспешил к королю; side — сторона, бок), bent low in his saddle (склонился низко в своем седле; to bend — гнуться), uncovered (снял шляпу; to cover — покрывать; to uncover — снимать), and said (и сказал):
'My liege (мой господин), it is an ill time (это плохое = неподходящее время) for dreaming (для мечтаний). The people observe thy downcast head (люди видят твою опущенную голову), thy clouded mien (твое затуманенное выражение лица), and they take it for an omen (и они принимают это за /дурное/ предзнаменование). Be advised (будь посоветован = прими совет); unveil the sun of royalty (сними покров с солнца королевской особы; veil — покров, завеса), and let it shine (и дай ему воссиять) upon these boding vapors (на эти зловещие туманы), and disperse them (и рассеять их). Lift up thy face (подними вверх твое лицо), and smile upon the people (и улыбнись людям).'
So saying (так говоря), the duke scattered (герцог разбросал) a handful of coins to right and left (пригорошню монет направо и налево), then retired to his place (затем вернулся на свое место). The mock king did mechanically (потешный король сделал механически) as he had been bidden (так, как его просили: «как он был попрошен»; to bid — просить). His smile had no heart in it (его улыбка не имела сердца в себе = была фальшивой), but few eyes were near enough (но немногие глаза были близкими достаточно) or sharp enough (или острыми достаточно) to detect that (чтобы заметить это). The noddings (кивки) of his plumed head (его украшенной перьями головы) as he saluted his subjects (когда он приветствовал своих подданных) were full of grace and graciousness (были полны изящества и благосклонности); the largess which he delivered from his hand (подаяние, которое он раздавал из своей руки) was royally liberal (было по-королевски цедрым); so the people's anxiety vanished (так что беспокойство людей исчезло), and the acclamations burst forth again (и восклицания раздались снова; to burst forth: «прорваться вперед») in as mighty a volume as before (на такой же большой громкости, как прежде).
Still once more (все же еще раз), a little before (немного = незадолго до того, как) the progress was ended (шествие было окончено), the duke was obliged (герцог был вынужден) to ride forward (проехать вперед), and make remonstrance (чтобы совершить увещевание). He whispered (он прошептал):
'O dread sovereign (о грозный суверен)! shake off these fatal humors (стряхни прочь эти гибельные настроения); the eyes of the world are upon thee (глаза мира на тебе = направлены на тебя).' Then he added with sharp annoyance (затем он добавил с резким раздражением), 'Perdition catch that crazy pauper (гибель пусть схватит = черт побрал бы эту сумасшедшую нищенку)! 'twas she (это была она; ‘twas = it was) that hath disturbed your Highness (которая расстроила ваше высочество).'
The gorgeous figure (великолепная фигура) turned a lusterless eye (повернула тусклый глаз = взгляд) upon the duke (на герцога), and said in a dead voice (и сказала мертвенным голосом):
'She was my mother (это была моя мать)!'
'My God (Боже мой)!' groaned the Protector (простонал протектор) as he reined his horse backward to his post (когда он направлял своего коня назад к своему месту), 'the omen was pregnant with prophecy (знамение было чревато пророчеством = этот знак предрекал будущее). He is gone mad again (он стал сумасшедшим снова)!'.
populace [*pOpjulqs], explosion [*ks*plquZ(*)n], anxiety [***za**t*], figure [*f*g*]
The procession moved on, and still on, through ever-augmenting splendors and ever-augmenting tempests of welcome; but to Tom Canty they were as if they had not been. He neither saw nor heard. Royalty had lost its grace and sweetness; its pomps were become a reproach. Remorse was eating his heart out. He said, 'Would God I were free of my captivity!'
He had unconsciously dropped back into the phraseology of the first days of his compulsory greatness.
The shining pageant still went winding like a radiant and interminable serpent down the crooked lanes of the quaint old city, and through the huzzaing hosts; but still the king rode with bowed head and vacant eyes, seeing only his mother's face and that wounded look in it.
'Largess, largess!' The cry fell upon an unheeding ear.
'Long live Edward of England!' It seemed as if the earth shook with the explosion; but there was no response from the king. He heard it only as one hears the thunder of the surf when it is blown to the ear out of a great distance, for it was smothered under another sound which was still nearer, in his own breast, in his accusing conscience — a voice which kept repeating those shameful words, 'I do not know you, woman!'
The words smote upon the king's soul as the strokes of a funeral bell smite upon the soul of a surviving friend when they remind him of secret treacheries suffered at his hands by him that is gone.
New glories were unfolded at every turning; new wonders, new marvels, sprung into view; the pent clamors of waiting batteries were released; new raptures poured from the throats of the waiting multitudes; but the king gave no sign, and the accusing voice that went moaning through his comfortless breast was all the sound he heard.
By and by the gladness in the faces of the populace changed a little, and became touched with a something like solicitude or anxiety; an abatement in the volume of applause was observable too. The Lord Protector was quick to notice these things; he was as quick to detect the cause. He spurred to the king's side, bent low in his saddle, uncovered, and said:
'My liege, it is an ill time for dreaming. The people observe thy downcast head, thy clouded mien, and they take it for an omen. Be advised; unveil the sun of royalty, and let it shine upon these boding vapors, and disperse them. Lift up thy face, and smile upon the people.'
So saying, the duke scattered a handful of coins to right and left, then retired to his place. The mock king did mechanically as he had been bidden. His smile had no heart in it, but few eyes were near enough or sharp enough to detect that. The noddings of his plumed head as he saluted his subjects were full of grace and graciousness; the largess which he delivered from his hand was royally liberal; so the people's anxiety vanished, and the acclamations burst forth again in as mighty a volume as before.
Still once more, a little before the progress was ended, the duke was obliged to ride forward, and make remonstrance. He whispered:
'O dread sovereign! shake off these fatal humors; the eyes of the world are upon thee.' Then he added with sharp annoyance, 'Perdition catch that crazy pauper! 'twas she that hath disturbed your Highness.'
The gorgeous figure turned a lusterless eye upon the duke, and said in a dead voice:
'She was my mother!'
'My God!' groaned the Protector as he reined his horse backward to his post, 'the omen was pregnant with prophecy. He is gone mad again!'
CHAPTER XXXII (Глава тридцать вторая)
LET us go backward (позволим нам = давайте вернемся назад) a few hours (на несколько часов), and place ourselves (и расположимся) in Westminster Abbey (в Вестминстерском аббатстве), at four o'clock in the morning (в четыре часа утра) of this memorable Coronation Day (этого памятного Дня коронации). We are not without company (мы не без компании = не одиноки); for although it is still night (ибо хотя это еще ночь), we find the torch-lighted galleries (мы находим освещенные факелами галереи) already filling up with people (уже наполняющимися людьми) who are well content (которые совершенно довольны) to sit still (сидеть смирно) and wait seven or eight hours (и ждать семь или восемь часов) till the time shall come for them to see (пока время не придет для них увидеть) what they may not hope to see twice in their lives (что они не могут надеяться увидеть дважды за свои жизни) — the coronation of a king (коронацию короля). Yes, London and Westminster have been astir (да, Лондон и Вестминстер были на ногах; astir — находящийся в движении; взволнованный, возбужденный; на ногах, вставший с постели; to stir — шевелиться) ever since the warning guns boomed (прямо с тех пор, как предупредительные ружья прогремели = дали залп) at three o'clock (в три часа), and already crowds of unh4d rich folk (и уже толпы нетитулованного богатого народа) who have bought the privilege (которые купили привилегию; to buy — купить) of trying to find sitting-room (постараться найти место для сидения; room — место) in the galleries (в галереях) are flocking in (вваливаются; flock — стадо, стая; to flock — стекаться; приходить толпой, собираться толпами, стаями) at the entrances (во входы) reserved for their sort (оставленные для их сорта = для таких людей, как они).
The hours drag along (часы тянутся), tediously enough (нудно достаточно). All stir has ceased for some time (все движение прекратилось на какое-то время), for every gallery has long ago been packed (так как каждая галерея давно /уже/ была заполнена). We may sit now (мы можем присесть теперь), and look and think at our leisure (и смотреть и думать на досуге; at leisure — на досуге; не спеша). We have glimpses (мы имеем взгляды = смотрим) here and there and yonder (сюда и туда и вон туда), through the dim cathedral twilight (сквозь смутные сумерки собора), of portions of many galleries and balconies (на части многих галерей и балконов), wedged full with people (набитых дополна людьми), the other portions of these galleries and balconies (другие части этих галерей и балконов) being cut off (будучи отрезаны; to cut — резать) from sight (от вида = взгляда) by intervening pillars (вмешивающимися = стоящими на пути колоннами) and architectural projections (и архитектурными выступами). We have in view (мы имеем в виду = мы видим) the whole of the great north transept (целый большой северный трансепт) — empty (пустой), and waiting for England's privileged ones (и ожидающий привилегированных лиц Англии). We see also the ample area or platform (мы также видим обширную площадку или помост), carpeted with rich stuffs (устланную богатыми тканями), whereon the throne stands (на которой трон стоит). The throne occupies the center of the platform (трон занимает центр помоста), and is raised above it (и поднят над ней) upon an elevation of four steps (на высоте четырех ступенек). Within the seat of the throne (в сиденье трона) is inclosed a rough flat rock (вложен неотесанный плоский камень) — the Stone of Scone (Сконский камень) — which many generations of Scottish kings sat on (на котором сидели многие поколения шотландских королей; to sit — сидеть) to be crowned (чтобы быть коронованными), and so it in time (и так он через какое-то время) became holy enough (стал священным достаточно) to answer a like purpose (чтобы отвечать = служить той же цели) for English monarchs (для английских монархов). Both the throne and its footstool (и трон, и его подставка для ног) are covered with cloth-of-gold (покрыты золотой парчой).
Stillness reigns (тишина царит), the torches blink dully (факелы мигают тускло), the time drags heavily (время тянется тяжело = медленно). But at last the lagging daylight (но наконец медлящий дневной свет) asserts itself (заявляет о себе), the torches are extinguished (факелы погашены), and a mellow radiance suffuses the great spaces (и мягкое сияние заливает огромные пространства). All features of the noble building are distinct now (все черты благородного здания отчетливы сейчас), but soft and dreamy (но мягки и туманны), for the sun is lightly veiled with clouds (ибо солнце слегка закрыто облаками).
leisure [*leZ*], reign [re*n], suffuse [s**fju:z]
LET us go backward a few hours, and place ourselves in Westminster Abbey, at four o'clock in the morning of this memorable Coronation Day. We are not without company; for although it is still night, we find the torch-lighted galleries already filling up with people who are well content to sit still and wait seven or eight hours till the time shall come for them to see what they may not hope to see twice in their lives — the coronation of a king. Yes, London and Westminster have been astir ever since the warning guns boomed at three o'clock, and already crowds of unh4d rich folk who have bought the privilege of trying to find sitting-room in the galleries are flocking in at the entrances reserved for their sort.
The hours drag along, tediously enough. All stir has ceased for some time, for every gallery has long ago been packed. We may sit now, and look and think at our leisure. We have glimpses here and there and yonder, through the dim cathedral twilight, of portions of many galleries and balconies, wedged full with people, the other portions of these galleries and balconies being cut off from sight by intervening pillars and architectural projections. We have in view the whole of the great north transept — empty, and waiting for England's privileged ones. We see also the ample area or platform, carpeted with rich stuffs, whereon the throne stands. The throne occupies the center of the platform, and is raised above it upon an elevation of four steps. Within the seat of the throne is inclosed a rough flat rock — the Stone of Scone — which many generations of Scottish kings sat on to be crowned, and so it in time became holy enough to answer a like purpose for English monarchs. Both the throne and its footstool are covered with cloth-of-gold.
Stillness reigns, the torches blink dully, the time drags heavily. But at last the lagging daylight asserts itself, the torches are extinguished, and a mellow radiance suffuses the great spaces. All features of the noble building are distinct now, but soft and dreamy, for the sun is lightly veiled with clouds.
At seven o'clock (в семь часов) the first break (первый сбой) in the drowsy monotony occurs (в сонной монотонности случается); for on the stroke of this hour (ибо когда пробил этот час: «на ударе этого часа») the first peeress (первая леди) enters the transept (входит в трансепт), clothed like Solomon for splendor (одетая как Соломон — по великолепию), and is conducted to her appointed place (и препровождается на ее назначенное место; to conduct — вести) by an official (чиновником) clad in satins and velvets (одетым в атласы и бархаты), whilst a duplicate of him (пока дубликат его = другой такой же чиновник) gathers up (подбирает: «собирает вверх») the lady's long train (длинный шлейф этой дамы), follows after (идет следом: «следует за»), and, when the lady is seated (и, когда дама усаживается), arranges the train (укладывает шлейф) across her lap (у нее на коленях: «поперек ее коленей») for her (для нее). He then places her footstool (он затем располагает ее скамеечку для ног) according to her desire (согласно ее желанию), after which he puts her coronet (после чего он кладет ее диадему) where it will be convenient to her hand (где она будет подходящей для ее руки = у нее под рукой) when the time (когда время) for the simultaneous coroneting (для одновременного увенчивания) of the nobles (дворня) shall arrive (придет).
By this time (к этому времени) the peeresses are flowing in (дамы втекают = заходят) in a glittering stream (сверкающим потоком), and satin-clad officials (и одетые в атлас чиновники) are flitting and glinting everywhere (порхают и вспыхивают = мечутся всюду), seating them (усаживая их) and making them comfortable (и устраивая их поудобнее; comfortable — удобный, находящийся в удобстве). The scene is animated enough now (сцена = это место оживлено достаточно теперь). There is stir and life (есть движение и жизнь), and shifting color everywhere (и изменяющийся цвет повсюду). After a time (через некоторое время), quiet reigns again (тишина царит снова); for the peeresses are all come (так как дамы все пришли), and are all in their places (и все на своих местах) — a solid acre (добрый акр), or such a matter (или что-то вроде: «такое дело»), of human flowers (человеческих цветов), resplendent in variegated colors (блистательных в разнообразных цветах), and frosted (и заиндевевшие) like a Milky Way (как Млечный путь) with diamonds (бриллиантами). There are all ages here (есть все возрасты здесь): brown, wrinkled, white-haired (потемневшие, морщинистые, с белыми волосами) dowagers (пожилые дамы) who are able to go back (которые способны пойти назад), and still back (и еще назад), down the stream of time (вдоль течения времени), and recall the crowning of Richard III (и вспомнить коронацию Ричарда Третьего) and the troublous days (и смутные дни) of that old forgotten age (этого старого забытого века); and there are handsome (и есть красивые) middle-aged dames (дамы среднего возраста); and lovely and gracious young matrons (и милые и любезные молодые матроны); and gentle and beautiful young girls (и нежные и прекрасные молодые девушки), with beaming eyes (со светящимися глазами; beam — луч) and fresh complexions (и свежим цветом лица), who may possibly put on (которые, возможно, могут надеть) their jeweled coronets (свои украшенные драгоценностями диадемы) awkwardly (неловко) when the great time comes (когда великое время придет); for the matter will be new to them (так как это дело будет новым = внове для них), and their excitement (и их волнение) will be a sore hindrance (будет тяжкой помехой). Still, this may not happen (все же, это может не случиться), for the hair of all these ladies (ибо волосы всех этих дам) has been arranged with a special view (были уложены со специальной целью) to the swift and successful (для быстрого и успешного) lodging of the crown in its place (расположения короны на ее месте) when the signal comes (когда сигнал поступит).
We have seen (мы видели; to see — видеть) that this massed array of peeresses (что это великое множество знатных дам) is sown thick with diamonds (усеяно густо бриллиантами; to sow — сеять), and we also see (и мы также видим) that it is a marvelous spectacle (что это прекрасное зрелище) — but now we are about (но теперь мы около = нам предстоит) to be astonished in earnest (быть пораженными всерьез). About nine (около девяти), the clouds suddenly break away (облака внезапно расходятся) and a shaft of sunshine (и луч солнечного света) cleaves the mellow atmosphere (рассекает жирный = плотный воздух), and drifts slowly (и течет медленно) along the ranks of ladies (вдоль рядов дам); and every rank it touches (и каждый ряд, который он затрагивает) flames into a dazzling splendor of many-colored fires (вспыхивает в ослепительном великолепии разноцветных огней), and we tingle to our finger-tips (и у нас покалывает в кончиках пальцев; tip — кончик) with the electric thrill (электрическим разрядом) that is shot through us (который послан через нас; to shoot — стрелять, посылать) by the surprise and the beauty of the spectacle (удивительностью и красотой этого зрелища)! Presently a special envoy (вскоре специальный посланец) from some distant corner of the Orient (из какого-то дальнего закоулка Востока), marching with the general body (шагая с общей группой) of foreign ambassadors (иностранных послов), crosses this bar of sunshine (пересекает эту полосу солнечного света), and we catch our breath (и мы ловим наше дыхание = затаиваем дыхание), the glory that streams and flashes (великолепие, которое струится и сверкает) and palpitates about him (и подрагивает вокруг него) is so overpowering (так всеобъемлюща); for he is crusted (ибо он покрыт) from head to heels (с головы до пят) with gems (драгоценными камнями), and his slightest movement (и его мельчайшее движение) showers a dancing radiance (изливает танцующее сияние) all around him (вокруг него).
peeress [p***res], duplicate [*dju:pl*k*t], sow [sau]
At seven o'clock the first break in the drowsy monotony occurs; for on the stroke of this hour the first peeress enters the transept, clothed like Solomon for splendor, and is conducted to her appointed place by an official clad in satins and velvets, whilst a duplicate of him gathers up the lady's long train, follows after, and, when the lady is seated, arranges the train across her lap for her. He then places her footstool according to her desire, after which he puts her coronet where it will be convenient to her hand when the time for the simultaneous coroneting of the nobles shall arrive.
By this time the peeresses are flowing in in a glittering stream, and satin-clad officials are flitting and glinting everywhere, seating them and making them comfortable. The scene is animated enough now. There is stir and life, and shifting color everywhere. After a time, quiet reigns again; for the peeresses are all come, and are all in their places — a solid acre, or such a matter, of human flowers, resplendent in variegated colors, and frosted like a Milky Way with diamonds. There are all ages here: brown, wrinkled, white-haired dowagers who are able to go back, and still back, down the stream of time, and recall the crowning of Richard III and the troublous days of that old forgotten age; and there are handsome middle-aged dames; and lovely and gracious young matrons; and gentle and beautiful young girls, with beaming eyes and fresh complexions, who may possibly put on their jeweled coronets awkwardly when the great time comes; for the matter will be new to them, and their excitement will be a sore hindrance. Still, this may not happen, for the hair of all these ladies has been arranged with a special view to the swift and successful lodging of the crown in its place when the signal comes.
We have seen that this massed array of peeresses is sown thick with diamonds, and we also see that it is a marvelous spectacle — but now we are about to be astonished in earnest. About nine, the clouds suddenly break away and a shaft of sunshine cleaves the mellow atmosphere, and drifts slowly along the ranks of ladies; and every rank it touches flames into a dazzling splendor of many-colored fires, and we tingle to our finger-tips with the electric thrill that is shot through us by the surprise and the beauty of the spectacle! Presently a special envoy from some distant corner of the Orient, marching with the general body of foreign ambassadors, crosses this bar of sunshine, and we catch our breath, the glory that streams and flashes and palpitates about him is so overpowering; for he is crusted from head to heels with gems, and his slightest movement showers a dancing radiance all around him.
Let us change (позволим нам сменить = давайте сменим) the tense for convenience (время для удобства = перейдем в прошедшее время). The time drifted along (время тянулось дальше) — one hour (один час) — two hours (два часа) — two hours and a half (два с половиной часа: «два часа и половина»); then the deep booming of artillery (затем низкий залп артиллерии) told that the king and his grand procession (оповестил, что король и его величественная процессия; to tell — сказать, рассказать) had arrived at last (прибыли наконец); so the waiting multitude rejoiced (и ожидающая толпа возликовала). All knew that a further delay (все знали, что дальнейшее промедление; to know — знать) must follow (должно воспоследовать), for the king must be prepared and robed (ибо король должен быть приготовлен и облачен) for the solemn ceremony (для торжественной церемонии); but this delay (но эта задержка) would be pleasantly occupied (была бы приятно занята) by the assembling of the peers of the realm (сбором пэров королевства) in their stately robes (в их величественных нарядах). These were conducted ceremoniously (эти = они были препровождены церемониально) to their seats (на свои места), and their coronets placed conveniently at hand (и их короны положены удобно у руки); and meanwhile the multitude in the galleries (и тем временем толпа в галереях) were alive with interest (была оживлена интересом), for most of them (ибо большая часть из них) were beholding for the first time (наблюдала в первый раз), dukes, earls, and barons (герцогов, графов и баронов), whose names had been historical (чьи имена были историческими = в истории) for five hundred years (пятьсот лет). When all were finally seated (когда все были наконец усажены), the spectacle from the galleries (представление с галерей) and all coigns of vantage (и всех выгодных для наблюдения позиций: «углов преимущества») was complete (было завершено); a gorgeous one to look upon and to remember (роскошное одно = представление, чтобы смотреть на /него/ и запомнить).
Now the robed and mitered (теперь облаченные в рясы и митры) great heads of the church (главы церкви), and their attendants (и их прислужники), filed in upon the platform (вышли шеренгой на помост; to file in — в(ы)ходить шеренгой) and took their appointed places (и заняли свои назначенные места; to take — брать); these were followed by the Lord Protector (за ними последовали лорд-протектор: «они были сопровождены лордом-протектором») and other great officials (и другими высокопоставленными чиновниками), and these again (а эти опять = в свою очередь) by a steel-clad (одетым в сталь) detachment of the Guard (отрядом стражи).
There was a waiting pause (была ожидающая пауза); then, at a signal (затем, по сигналу), a triumphant peal of music (триумфальный трезвон музыки) burst forth (раздался: «взорвался вперед»), and Tom Canty (и Том Кэнти), clothed in a long robe of cloth-of-gold (одетый в длинную мантию из золотой парчи), appeared at a door (появился в дверях), and stepped upon the platform (и взошел на помост). The entire multitude rose (целая = вся толпа поднялась; to rise — подниматься; multitude — множество; толпа), and the ceremony of the Recognition ensued (и церемония коронации: «признания» последовала).
Then a noble anthem (тогда благородный гимн) swept the Abbey with its rich waves of sound (наполнил Аббатство своими богатыми волнами звука; to sweep — охватить); and thus heralded and welcomed (и, таким образом представленный и приветствуемый; to herald — возвещать), Tom Canty was conducted to the throne (Том Кэнти был подведен к трону). The ancient ceremonies went on (древние церемонии проходили; to go on — происходить) with impressive solemnity (с впечатляющей величественностью), whilst the audience gazed (пока публика глазела); and as they drew nearer and nearer to completion (и пока они подходили ближе и ближе к завершению), Tom Canty grew pale, and still paler (Том Кэнти становился бледным и еще бледнее; to grow — расти, становиться), and a deep and steadily deepening woe (и глубокое и неуклонно углубляющееся горе) and despondency (и отчаяние) settled down upon his spirits (опустились на его дух) and upon his remorseful heart (и на его раскаявшееся сердце; remorse — раскаяние, угрызение совести).
At last the final act (наконец последний акт) was at hand (приблизился: «был у руки»). The Archbishop of Canterbury (Архиепископ Кентерберийский) lifted up the crown of England (поднял корону Англии) from its cushion (с ее подушки) and held it out (и протянул ее; to hold out — протянуть: «держать наружу») over the trembling mock king's head (над головой дрожащего потешного короля). In the same instant (в то же мгновение) a rainbow radiance (радужное сияние) flashed along the spacious transept (вспыхнуло вдоль просторного трансепта); for with one impulse (ибо в едином порыве) every individual in the great concourse of nobles (каждый человек в великом сборище дворян) lifted a coronet (поднял корону) and poised it (и стал держать ее) over his or her head (над своей: «его или ее» головой) — and paused in that attitude (и замер в этом положении).
multitude [*mAlt*tju:d], vantage [*va:nt*G], entire [*n*ta**], remorse [r**mO:s]
Let us change the tense for convenience. The time drifted along — one hour — two hours — two hours and a half; then the deep booming of artillery told that the king and his grand procession had arrived at last; so the waiting multitude rejoiced. All knew that a further delay must follow, for the king must be prepared and robed for the solemn ceremony; but this delay would be pleasantly occupied by the assembling of the peers of the realm in their stately robes. These were conducted ceremoniously to their seats, and their coronets placed conveniently at hand; and meanwhile the multitude in the galleries were alive with interest, for most of them were beholding for the first time, dukes, earls, and barons, whose names had been historical for five hundred years. When all were finally seated, the spectacle from the galleries and all coigns of vantage was complete; a gorgeous one to look upon and to remember.
Now the robed and mitered great heads of the church, and their attendants, filed in upon the platform and took their appointed places; these were followed by the Lord Protector and other great officials, and these again by a steel-clad detachment of the Guard.
There was a waiting pause; then, at a signal, a triumphant peal of music burst forth, and Tom Canty, dothed in a long robe of cloth-of-gold, appeared at a door, and stepped upon the platform. The entire multitude rose, and the ceremony of the Recognition ensued.
Then a noble anthem swept the Abbey with its rich waves of sound; and thus heralded and welcomed, Tom Canty was conducted to the throne. The ancient ceremonies went on with impressive solemnity, whilst the audience gazed; and as they drew nearer and nearer to completion, Tom Canty grew pale, and still paler, and a deep and steadily deepening woe and despondency settled down upon his spirits and upon his remorseful heart.
At last the final act was at hand. The Archbishop of Canterbury lifted up the crown of England from its cushion and held it out over the trembling mock king's head. In the same instant a rainbow radiance flashed along the spacious transept; for with one impulse every individual in the great concourse of nobles lifted a coronet and poised it over his or her head — and paused in that attitude.
A deep hush pervaded the Abbey (глубокое молчание наполнило Аббатство). At this impressive moment (в этот впечатляющий момент), a startling apparition (пугающий = страшный призрак) intruded upon the scene (вторгся на место действия) — an apparition observed by none (призрак, не замеченный никем) in the absorbed multitude (в поглощенной /церемонией/ толпе), until it suddenly appeared (пока он внезапно не показался), moving up the great central aisle (двигаясь вдоль большого центрального нефа). It was a boy (это был мальчик), bareheaded (с непокрытой головой; bare — голый; head — голова), ill shod (плохо обутый; to shoe — обувать), and clothed in coarse plebeian garments (и одетый в грубую плебейскую одежду) that were falling to rags (которая разваливалась на лоскутки). He raised his hand with a solemnity (он поднял свою руку с торжественностью) which ill comported (которая плохо согласовывалась) with his soiled and sorry aspect (с его грязным и жалким видом), and delivered this note of warning (и произнес это предупреждение: «знак предупреждения»):
'I forbid you (я запрещаю вам) to set the crown of England (возлагать корону Англии) upon that forfeited head (на эту утраченную = шальную голову). I am the king (я король)!'
In an instant (в одно мгновение) several indignant hands (несколько негодующих рук) were laid upon the boy (были положены на = схватили мальчика; to lay — класть); but in the same instant Tom Canty (но в то же мгновение Том Кэнти), in his regal vestments (в своих королевских одеждах), made a swift step forward (сделал стремительный шаг вперед) and cried out in a ringing voice (и вскричал звонким голосом):
'Loose him and forbear (отпустите его и воздержитесь = не троньте его)! He is the king (он король)!'
A sort of panic of astonishment (что-то вроде панического удивления) swept the assemblage (охватило собрание; to sweep — охватить), and they partly rose (и они отчасти встали = привстали; to rise — встать) in their places (на своих местах) and stared in a bewildered way (и уставились озадаченно) at one another (друг на друга) and at the chief figures in this scene (и на главных фигур = персонажей этого действия), like persons who wondered (как люди, которые интересовались = не знали) whether they were awake (были ли они бодрствующими) and in their senses (и в чувстве), or asleep and dreaming (или спящими и видящими сон). The Lord Protector was as amazed as the rest (лорд-протектор был так же поражен, как остальные), but quickly recovered himself (но быстро пришел в себя) and exclaimed in a voice of authority (и воскликнул голосом властным: «власти»):
'Mind not his Majesty (не обращайте внимания на его величество), his malady is upon him again (его болезнь на нем = поразила его снова) — seize the vagabond (хватайте этого бродягу)!'
He would have been obeyed (ему бы повиновались), but the mock king stamped his foot and cried out (но потешный король топнул ногой и вскричал):
'On your peril (под страхом смерти: «на твою гибель»)! Touch him not (не трогайте его), he is the king (он король)!'
The hands were withheld (руки убраны; to withhold — удерживать); a paralysis fell upon the house (паралич пал на все здание; to fall — падать), no one moved (никто не двигался), no one spoke (никто не говорил); indeed, no one knew (действительно, никто не знал; to know — знать) how to act or what to say (как действовать или что говорить), in so strange and surprising an emergency (при таком странном и удивительном событии). While all minds were struggling (пока все умы изо всех сил старались) to right themselves (привести мысли: «себя» в порядок; to right — исправить, привести в порядок), the boy still moved steadily forward (мальчик все еще двигался неуклонно вперед), with high port and confident mien (с высокой = гордой осанкой и уверенным выражением лица); he had never halted from the beginning (он ни разу не остановился с самого начала /пути/; never = никогда, ни разу, так и не); and while the tangled minds (а пока запутавшиеся = озадаченные умы) still floundered helplessly (все еще барахтались беспомощно), he stepped upon the platform (он ступил на помост), and the mock king ran with a glad face to meet him (и потешный король побежал с радостным лицом встретить его; to run — бежать); and fell on his knees before him and said (и пал на колени перед ним и сказал; to fall — падать):
'Oh, my lord the king (о, мой господин король), let poor Tom Canty be first (позволь бедному Тому Кэнти быть первым) to swear fealty to thee (чтобы поклясться верным = присягнуть на верность тебе), and say (и сказать) "Put on thy crown (надень свою корону) and enter into thine own again (и войди в твое собственное снова = верни себе свое)!"'
The Lord Protector's eye fell sternly (глаз = взгляд лорда-протектора пал строго) upon the new-comer's face (на лицо вновь прибывшего; new — новый; to come — приходить); but straightway the sternness vanished away (но тут же эта строгость исчезла прочь), and gave place to an expression of wondering surprise (и уступила место выражению сомневающегося удивления). This thing happened also (эта вещь случилась также) to the other great officers (с остальными великими чиновниками). They glanced at each other (они взглянули друг на друга), and retreated a step (и отступили на шаг) by a common and unconscious impulse (по общему и бессознательному побуждению). The thought in each mind was the same (мысль в каждой голове: «уме» была та же самая): 'What a strange resemblance (какое разительное сходство)!'
The Lord Protector reflected a moment or two (лорд-протектор поразмышлял секунду-другую) in perplexity (в озадаченности), then he said (затем он сказал), with grave respectfulness (с важной почтительностью):
'By your favor, sir (с вашего одобрения, сэр), I desire to ask certain questions which (я желаю задать некоторые вопросы, которые; to ask — спрашивать) —'
'I will answer them, my lord (я отвечу на них, милорд).'
The duke asked him many questions about the court (герцог задал ему много вопросов о дворе), the late king (покойном короле), the prince, the princesses (принце, принцессах). The boy answered them correctly (мальчик ответил на них правильно) and without hesitating (и без колебания; to hesitate — колебаться, медлить). He described the rooms of state in the palace (он описал парадные комнаты во дворце; state — парадность, государство), the late king's apartments (апартаменты покойного короля), and those of the Prince of Wales (и принца Уэльского: «эти» = апартаменты).
It was strange (это было странно); it was wonderful (это было удивительно); yes, it was unaccountable (да, это было необъяснимо; to account — отчитываться, давать отчет) — so all said that heard it (так все сказали, которые слышали это). The tide was beginning to turn (дела начинал оборачиваться = к лучшему; tide — дела, время, прилив), and Tom Canty's hopes to run high (а надежды Тома Кэнти — возрастать: «бежать высоко»), when the Lord Protector shook his head and said (когда лорд-протектор покачал головой и сказал; to shake — трясти):
'It is true it is most wonderful (это верно, что это совершенно поразительно) — but it is no more than our lord the king likewise can do (но это не больше, чем наш повелитель король также может сделать).' This remark (это замечание), and this reference to himself, as still the king (и это упоминание себя как все еще короля), saddened Tom Canty (опечалило Тома Кэнти), and he felt his hopes crumbling from under him (и он почувствовал свои надежды крошащимися из-под него = как надежды рушатся; to feel — чувствовать).
'These are not proofs (это не доказательства),' added the Protector (добавил регент).
scene [si:n], plebeian [pl**bi:*n], withhold [w***hquld]
A deep hush pervaded the Abbey. At this impressive moment, a startling apparition intruded upon the scene — an apparition observed by none in the absorbed multitude, until it suddenly appeared, moving up the great central aisle. It was a boy, bareheaded, ill shod, and clothed in coarse plebeian garments that were falling to rags. He raised his hand with a solemnity which ill comported with his soiled and sorry aspect, and delivered this note of warning:
'I forbid you to set the crown of England upon that forfeited head. I am the king!'
In an instant several indignant hands were laid upon the boy; but in the same instant Tom Canty, in his regal vestments, made a swift step forward and cried out in a ringing voice:
'Loose him and forbear! He is the king!'
A sort of panic of astonishment swept the assemblage, and they partly rose in their places and stared in a bewildered way at one another and at the chief figures in this scene, like persons who wondered whether they were awake and in their senses, or asleep and dreaming. The Lord Protector was as amazed as the rest, but quickly recovered himself and exclaimed in a voice of authority:
'Mind not his Majesty, his malady is upon him again — seize the vagabond!'
He would have been obeyed, but the mock king stamped his foot and cried out:
'On your peril! Touch him not, he is the king!'
The hands were withheld; a paralysis fell upon the house, no one moved, no one spoke; indeed, no one knew how to act or what to say, in so strange and surprising an emergency. While all minds were struggling to right themselves, the boy still moved steadily forward, with high port and confident mien; he had never halted from the beginning; and while the tangled minds still floundered helplessly, he stepped upon the platform, and the mock king ran with a glad face to meet him; and fell on his knees before him and said:
'Oh, my lord the king, let poor Tom Canty be first to swear fealty to thee, and say "Put on thy crown and enter into thine own again!"'
The Lord Protector's eye fell sternly upon the new-comer's face; but straightway the sternness vanished away, and gave place to an expression of wondering surprise. This thing happened also to the other great officers. They glanced at each other, and retreated a step by a common and unconscious impulse. The thought in each mind was the same: 'What a strange resemblance!'
The Lord Protector reflected a moment or two in perplexity, then he said, with grave respectfulness:
'By your favor, sir, I desire to ask certain questions which —'
'I will answer them, my lord.'
The duke asked him many questions about the court, the late king, the prince, the princesses. The boy answered them correctly and without hesitating. He described the rooms of state in the palace, the late king's apartments, and those of the Prince of Wales.
It was strange; it was wonderful; yes, it was unaccountable — so all said that heard it. The tide was beginning to turn, and Tom Canty's hopes to run high, when the Lord Protector shook his head and said:
'It is true it is most wonderful — but it is no more than our lord the king likewise can do.' This remark, and this reference to himself, as still the king, saddened Tom Canty, and he felt his hopes crumbling from under him.
'These are not proofs,' added the Protector.
The tide was turning very fast now (дела оборачивались очень быстро сейчас; tide — прилив и отлив), very fast, indeed (очень быстро действительно) — but in the wrong direction (но в неправильную сторону); it was leaving poor Tom Canty stranded on the throne (этот прилив оставлял бедного Тома Кэнти выброшенным на трон; stranded — выброшенный на берег), and sweeping the other out to sea (и уносил другого в открытое море: «наружу в море»). The Lord Protector communed with himself (лорд-протектор посовещался сам с собой) — shook his head (покачал головой; to shake — трясти) — the thought forced itself upon him (мысль навязывала себя ему = неотступно преследовала его), 'It is perilous to the state and to us all (это гибельно для государства и для нас всех; peril — опасность; риск, угроза), to entertain so fateful a riddle as this (заниматься такой фатальной/зловещей загадкой, как эта); it could divide the nation (она может расколоть народ; to divide — разделить) and undermine the throne (и подорвать трон).' He turned and said (он повернулся и сказал):
'Sir Thomas, arrest this (сэр Томас, арестуйте этого) — No, hold (нет, погодите)!' His face lighted (его лицо прояснилось), and he confronted (и он посмотрел пристально на) the ragged candidate (оборванного претендента) with this question (с таким вопросом):
'Where lieth the Great Seal (где лежит Великая Печать)* Answer me this truly (ответь мне это истинно), and the riddle is unriddled (и загадка разрешена); for only he (ибо только он = тот) that was Prince of Wales (который был принцем Уэльским) can so answer (может так ответить)! On so trivial a thing hang a throne and a dynasty (от такой пустячной вещи висят = зависят трон и династия)!'
It was a lucky thought, a happy thought (это была удачная мысль, счастливая мысль). That it was so considered (то, что она была сочтенной таковой) by the great officials (высокопоставленными чиновниками) was manifested by the silent applause (было выражено молчаливым одобрением) that shot from eye to eye (которое стреляло = устремлялось из взора во взор; to shoot — стрелять, кидать) around their circle (по их кругу) in the form of bright approving glances (в форме ярких одобряющих взглядов; to approve — одобрять). Yes, none but the true prince (да, никто кроме настоящего принца) could dissolve the stubborn mystery (мог бы разрешить нелегкую: «упрямую» загадку) of the vanished Great Seal (пропавшей Великой Печати) — this forlorn little impostor (этот жалкий маленький самозванец) had been taught his lesson well (был научен своему уроку хорошо; to teach — учить кого-либо), but here his teachings must fail (но здесь его уроки должны спасовать), for his teacher himself (ибо его учитель сам) could not answer that question (не мог бы ответить на этот вопрос) — ah, very good, very good indeed (ах, очень хорошо, очень хорошо в самом деле); now we shall be rid (теперь мы будем избавлены) of this troublesome and perilous business (от этого беспокойного и опасного дела) in short order (живо: «в коротком порядке»)! And so they nodded invisibly (и поэтому они кивнули незаметно) and smiled inwardly with satisfaction (и улыбнулись внутренне = про себя с удовлетворением), and looked to see (и предвкушали увидеть) this foolish lad (этого глупого мальчика) stricken with a palsy of guilty confusion (пораженного оцепенением виноватого смущения; to strike — бить). How surprised they were, then (как удивлены они были, тогда), to see nothing of the sort happen (увидеть, что ничего подобного не случилось) — how they marveled (как они поразились) to hear him answer up promptly (услышать, как он отвечает без запинки), in a confident and untroubled voice (уверенным и необеспокоенным голосом), and say (и говорит):
'There is naught in this riddle (нет ничего в этой загадке) that is difficult (что является сложным).' Then, without so much as a by-your-leave to anybody (затем, без церемоний: «без так много, как с-вашего-позволения кому-либо»), he turned and gave this command (он повернулся и отдал этот приказ), with the easy manner of one (в легкой манере человека: «одного») accustomed to doing such things (привыкшего делать подобные вещи): 'My Lord St. John (милорд Сент-Джон), go you to my private cabinet in the palace (идите в мой личный кабинет в этом дворце) — for none knoweth the place better than you (ибо никто не знает это место лучше, чем вы) — and, close down to the floor (и близко внизу у пола), in the left corner remotest from the door (в левом углу самом дальнем от двери) that opens from the antechamber (которая открывается от передней), you shall find in the wall (вы найдете в стене) a brazen nail-head (медную шляпку гвоздя; nail — гвоздь; head — голова, шляпка); press upon it (нажмите на нее) and a little jewel closet (и маленький ящичек для драгоценностей; jewel — драгоценный камень, сокровище) will fly open (распахнется: «разлетится открытым») which not even you do know of (о котором даже вы не знаете) — no, nor any soul else in all the world but me (нет, и ни одна душа больше во всем мире, кроме меня) and the trusty artisan (и надежного мастера) that did contrive it for me (который разработал/придумал его для меня). The first thing that falleth under your eye (первая вещь, которая попадется тебе на глаза; to fall — падать; under — под) will be the Great Seal (будет Великая Печать) — fetch it hither (принеси ее сюда).'
All the company wondered at this speech (все собрание удивилось этой речи), and wondered still more (и удивилось еще больше) to see the little mendicant pick out this peer (увидеть, как этот маленький попрошайка выбрал: «взял наружу» этого лорда) without hesitancy or apparent fear of mistake (без колебания или заметного страха ошибки), and call him by name (и назвал его по имени) with such a placidly convincing air (с таким безмятежно убедительным видом; to convince — убеждать) of having known him all his life (/словно/ он знал его всю свою жизнь). The peer was almost surprised into obeying (лорд был почти удивлен в послушание = так удивился, что чуть не послушался). He even made a movement as if to go (он даже сделал движение, как если бы идти), but quickly recovered his tranquil attitude (но быстро восстановил свою спокойную позу) and confessed his blunder with a blush (и выдал свой промах краской = покраснел). Tom Canty turned upon him (Том Кэнти повернулся к нему) and said, sharply (и сказал резко):
'Why dost thou hesitate (почему ты колеблешься; dost — устар. делаешь)* Hast not heard the king's command (разве ты не слышал приказ короля; hast = have thou)* Go (иди)!'
The Lord St. John made a deep obeisance (лорд Сент-Джон отвесил глубокий поклон) — and it was observed (и было замечено = заметно) that it was a significantly cautious and non-committal one (что это был весьма осторожный и ни к чему не обязывающий поклон: «один»), it not being delivered (который не предназначался: «он не будучи сделан») at either of the kings (ни одному из королей), but at the neutral ground (но нейтральному пространству: «земле») about half-way (примерно на полдороги) between the two (между двумя) — and took his leave (и удалился: «взял свой уход»).
commune [*kOmju:n], dynasty [*d*n*st*], artisan [a:t**z*n], remote [ri*mqut]
The tide was turning very fast now, very fast, indeed — but in the wrong direction; it was leaving poor Tom Canty stranded on the throne, and sweeping the other out to sea. The Lord Protector communed with himself — shook his head — the thought forced itself upon him, 'It is perilous to the state and to us all, to entertain so fateful a riddle as this; it could divide the nation and undermine the throne.' He turned and said:
'Sir Thomas, arrest this — No, hold!' His face lighted, and he confronted the ragged candidate with this question:
'Where lieth the Great Seal* Answer me this truly, and the riddle is unriddled; for only he that was Prince of Wales can so answer! On so trivial a thing hang a throne and a dynasty!'
It was a lucky thought, a happy thought. That it was so considered by the great officials was manifested by the silent applause that shot from eye to eye around their circle in the form of bright approving glances. Yes, none but the true prince could dissolve the stubborn mystery of the vanished Great Seal — this forlorn little impostor had been taught his lesson well, but here his teachings must fail, for his teacher himself could not answer that question — ah, very good, very good indeed; now we shall be rid of this troublesome and perilous business in short order! And so they nodded invisibly and smiled inwardly with satisfaction, and looked to see this foolish lad stricken with a palsy of guilty confusion. How surprised they were, then, to see nothing of the sort happen — how they marveled to hear him answer up promptly, in a confident and untroubled voice, and say:
'There is naught in this riddle that is difficult.' Then, without so much as a by-your-leave to anybody, he turned and gave this command, with the easy manner of one accustomed to doing such things: 'My Lord St. John, go you to my private cabinet in the palace — for none knoweth the place better than you — and, close down to the floor, in the left corner remotest from the door that opens from the antechamber, you shall find in the wall a brazen nail-head; press upon it and a little jewel closet will fly open which not even you do know of — no, nor any soul else in all the world but me and the trusty artisan that did contrive it for me. The first thing that falleth under your eye will be the Great Seal — fetch it hither.'
All the company wondered at this speech, and wondered still more to see the little mendicant pick out this peer without hesitancy or apparent fear of mistake, and call him by name with such a placidly convincing air of having known him all his life. The peer was almost surprised into obeying. He even made a movement as if to go, but quickly recovered his tranquil attitude and confessed his blunder with a blush. Tom Canty turned upon him and said, sharply:
'Why dost thou hesitate* Hast not heard the king's command* Go!'
The Lord St. John made a deep obeisance — and it was observed that it was a significantly cautious and non-committal one, it not being delivered at either of the kings, but at the neutral ground about half-way between the two — and took his leave.
Now began a movement (теперь началось движение; to begin — начинаться) of the gorgeous particles of that official group (разноцветных/ярких частичек этой придворной группы; gorgeous — пышный, великолепный) which was slow, scarcely perceptible (которое было медленным, едва заметным), and yet steady and persistent (и все же устойчивым и постоянным) — a movement such as is observed in a kaleidoscope (движение такое, как наблюдается в калейдоскопе) that is turned slowly (который крутится медленно), whereby the components of one splendid cluster (вследствие чего части одного прекрасного скопления) fall away (распадаются) and join themselves to another (и соединяются в другой) — a movement which (движение, которое), little by little (мало- помалу), in the present case (в настоящем случае), dissolved the glittering crowd (рассеяло сверкающую толпу) that stood about Tom Canty (которая стояла вокруг Тома Кэнти; to stand — стоять) and clustered it together again (и собрала ее вместе снова) in the neighborhood of the new-comer (в соседстве = рядом с новоприбывшим). Tom Canty stood almost alone (Том Кэнти стоял почти один). Now ensued a brief season (теперь последовало короткое время) of deep suspense and waiting (глубокого беспокойства и ожидания) — during which (в течение которого) even the few faint-hearts (даже немногие малодушные люди) still remaining near Tom Canty (все еще остававшиеся около Тома Кэнти) gradually scraped together courage (постепенно наскребли храбрости) enough to glide (достаточно /для того, чтобы/ скользнуть = незаметно перейти), one by one (один за другим), over to the majority (к большинству). So at last Tom Canty (так что наконец Том Кэнти), in his royal robes and jewels (в своей королевской мантии и драгоценных камнях), stood wholly alone (стоял совсем один; to stand — стоять) and isolated from the world (и отделенный от мира), a conspicuous figure (заметная фигура), occupying an eloquent vacancy (занимающая красноречивую пустоту).
Now the Lord St. John was seen returning (вот лорд Сент-Джон был увиден возвращающимся; to see — видеть). As he advanced up the mid-aisle (пока он продвигался по среднему нефу) the interest was so intense (любопытство было таким напряженным) that the low murmur of conversation (что тихое бормотание разговоров) in the great assemblage (в великом собрании) died out (замерло) and was succeeded by a profound hush (и было сменено = сменилось глубоким молчанием), a breathless stillness (бездыханной тишиной), through which his footfalls (в которой его шаги) pulsed with a dull and distant sound (отдавались глухим и отдаленным звуком). Every eye was fastened upon him (каждый глаз = взгляд был прикован к нему; to fasten — прикреплять) as he moved along (пока он двигался вперед). He reached the platform (он достиг помоста), paused a moment (выждал секунду), then moved toward Tom Canty with a deep obeisance (затем двинулся к Тому Кэнти с глубоким поклоном), and said (и сказал):
'Sire, the Seal is not there (сир, Печати нет там)!'
A mob does not melt away from the presence of a plague-patient (толпа не рассасывается быстрее от соседства зачумленного; to melt — таять) with more haste (с большей поспешностью) than the band of pallid and terrified courtiers (чем это сборище бледных и испуганных царедворцев) melted away from the presence of the shabby little claimant of the Crown (разбежалось от соседства жалкого маленького претендента на Корону; to claim — требовать; предъявлять требования; заявлять о своих правах на что-либо). In a moment he stood all alone (через секунду он стоял совсем один; to stand — стоять), without a friend or supporter (без единого друга или сторонника), a target upon which was concentrated a bitter fire (мишень, на которой был сосредоточен мучительный огонь) of scornful and angry looks (презрительных и сердитых взглядов). The Lord Protector called out fiercely (лорд-протектор вскричал свирепо):
'Cast the beggar into the street (выкиньте этого попрошайку на улицу), and scourge him through the town (и прогоните его по всему городу плетьми: «прохлещите его через город») — the paltry knave is worth no more consideration (этот презренный плут не заслуживает дальнейшего размышления; worth — достойный)!'
Officers of the guard sprang forward to obey (стражники ринулись вперед, чтобы подчиниться = исполнить приказ), but Tom Canty waved them off (но Том Кэнти отстранил их жестом; to wave — махать рукой; off — прочь) and said (и сказал):
'Back (назад)! Whoso touches him (кто бы ни тронул его) perils his life (рискует своей жизнью)!'
The Lord Protector was perplexed in the last degree (лорд- протектор был озадачен в последней = высшей степени). He said to the Lord St. John (он сказал лорду Сент-Джону):
'Searched you well (искали ли вы хорошо)* — but it boots not (но не поможет) to ask that (спрашивать об этом). It doth seem passing strange (это действительно кажется: «делает казаться» чрезвычайно странным). Little things, trifles (мелочи, пустяки), slip out of one's ken (выскальзывают из чьего-либо вида = теряются), and one does not think it matter for surprise (и человек не считает это делом = поводом для удивления); but how a so bulky thing (но как такая крупная вещь) as the Seal of England (как Печать Англии) can vanish away (может исчезнуть) and no man be able (и никто не способен) to get track of it again (найти ее следа снова) — a massy golden disk (массивного золотого диска) —'
Tom Canty, with beaming eyes (Том Кэнти, с сияющими глазами), sprang forward and shouted (бросился вперед и крикнул):
'Hold, that is enough (стойте, этого достаточно)! Was it round (была она круглая)* — and thick (и толстая)* — and had it letters and devices graved (и имела ли она буквы и гербы, выгравированные = были ли буквы и гербы выгравированы) upon it (на ней)* — Yes (да)* Oh, now I know what this Great Seal is (о, теперь я знаю, что эта Великая Печать есть = что это такое) that there's been such worry and pother about (вокруг которой было такое беспокойство и волнение; about — вокруг, около)! An ye had described it to me (если бы вы описали ее мне), ye could have had it three weeks ago (вы могли бы получить ее три недели назад). Right well I know (очень хорошо я знаю) where it lies (где она лежит); but it was not I that put it there (но это был не я, кто положил ее туда) — first (первым).'
'Who, then, my liege (кто тогда, мой господин)*' asked the Lord Protector (спросил лорд-протектор).
'He that stands there (он = тот, кто стоит там) — the rightful king of England (законный король Англии). And he shall tell you himself (и он скажет вам сам) where it lies (где она лежит) — then you will believe (тогда вы поверите) he knew it (что он знал это; to know — знать) of his own knowledge (из его собственного знания = сам). Bethink thee, my king (вспомни, мой король) — spur thy memory (пришпорь свою память) — it was the last, the very last thing (это была последняя, самая последняя вещь) thou didst that day (которую ты сделал в тот день) before thou didst rush forth from the palace (прежде чем ты ринулся прочь из дворца), clothed in my rags (одетый в мои лохмотья), to punish the soldier that insulted me (чтобы наказать солдата, который обидел меня).'
kaleidoscope [k**la*d*skqup], suspense [s*s*pens], pother [*pO**]
Now began a movement of the gorgeous particles of that official group which was slow, scarcely perceptible, and yet steady and persistent — a movement such as is observed in a kaleidoscope that is turned slowly, whereby the components of one splendid cluster fall away and join themselves to another — a movement which, little by little, in the present case, dissolved the glittering crowd that stood about Tom Canty and clustered it together again in the neighborhood of the new-comer. Tom Canty stood almost alone. Now ensued a brief season of deep suspense and waiting — during which even the few faint-hearts still remaining near Tom Canty gradually scraped together courage enough to glide, one by one, over to the majority. So at last Tom Canty, in his royal robes and jewels, stood wholly alone and isolated from the world, a conspicuous figure, occupying an eloquent vacancy.
Now the Lord St. John was seen returning. As he advanced up the mid-aisle the interest was so intense that the low murmur of conversation in the great assemblage died out and was succeeded by a profound hush, a breathless stillness, through which his footfalls pulsed with a dull and distant sound. Every eye was fastened upon him as he moved along. He reached the platform, paused a moment, then moved toward Tom Canty with a deep obeisance, and said:
'Sire, the Seal is not there!'
A mob does not melt away from the presence of a plague-patient with more haste than the band of pallid and terrified courtiers melted away from the presence of the shabby little claimant of the Crown. In a moment he stood all alone, without a friend or supporter, a target upon which was concentrated a bitter fire of scornful and angry looks. The Lord Protector called out fiercely:
'Cast the beggar into the street, and scourge him through the town — the paltry knave is worth no more consideration!'
Officers of the guard sprang forward to obey, but Tom Canty waved them off and said:
'Back! Whoso touches him perils his life!'
The Lord Protector was perplexed in the last degree. He said to the Lord St. John:
'Searched you well* — but it boots not to ask that. It doth seem passing strange. Little things, trifles, slip out of one's ken, and one does not think it matter for surprise; but how a so bulky thing as the Seal of England can vanish away and no man be able to get track of it again — a massy golden disk —'
Tom Canty, with beaming eyes, sprang forward and shouted:
'Hold, that is enough! Was it round* — and thick* — and had it letters and devices graved upon it* — Yes* Oh, now I know what this Great Seal is that there's been such worry and pother about! An ye had described it to me, ye could have had it three weeks ago. Right well I know where it lies; but it was not I that put it there — first.'
'Who, then, my liege*' asked the Lord Protector.
'He that stands there — the rightful king of England. And he shall tell you himself where it lies — then you will believe he knew it of his own knowledge. Bethink thee, my king — spur thy memory — it was the last, the very last thing thou didst that day before thou didst rush forth from the palace, clothed in my rags, to punish the soldier that insulted me.'
A silence ensued (тишина последовала), undisturbed by a movement or a whisper (ненарушаемая ни движением, ни шепотом), and all eyes were fixed upon the new-comer (и все глаза были устремлены на новопришедшего), who stood (который стоял; to stand — стоять), with bent head (со склоненной головой; to bend — склонять) and corrugated brow (и сморщенным лбом), groping in his memory (нащупывая в своей памяти) among a thronging multitude of valueless recollections (среди несметного множества бесполезных воспоминаний; to throng — толпиться) for one single little elusive fact (один единственный маленький ускользающий факт), which found (который, будучи найден; to find — найти), would seat him upon a throne (посадил бы его на трон) — unfound (не найденный), would leave him as he was (оставил бы его как он был = в том же состоянии), for good and all (навсегда) — a pauper and an outcast (нищим и отверженным). Moment after moment passed (секунда за секундой проходила) — the moments built themselves into minutes (секунды выстраивались в минуты; to build — строить) — still the boy struggled silently on (и все еще мальчик боролся молча дальше), and gave no sign (и не подавал никакого знака; to give — давать). But at last he heaved a sigh (но наконец он испустил вздох), shook his head slowly (покачал головой медленно; to shake — трясти), and said (и сказал), with a trembling lip (с дрожащей губой) and in a despondent voice (и унылым голосом):
'I call the scene back (я вспоминаю эту сцену: «призываю назад») — all of it (всю ее) — but the Seal hath no place in it (но Печать не имеет места в ней).' He paused (он помедлил), then looked up (затем взглянул вверх), and said with gentle dignity (и сказал с мягким достоинством), 'My lords and gentlemen (милорды и джентльмены), if ye will rob your rightful sovereign (если вы лишите вашего законного властителя) of his own (его собственного = того, что ему принадлежит) for lack of this evidence (за отсутствием этого свидетельства) which he is not able to furnish (которое он не способен предоставить), I may not stay ye (я не могу остановить вас), being powerless (будучи бессильным). But (но) —'
'O folly, O madness, my king (о, безумие, о, сумасшествие, мой король)!' cried Tom Canty, in a panic (вскричал Том Кэнти в панике), 'wait (подожди)! — think (подумай)! Do not give up (не сдавайся; to give up — сдаваться)! — the cause is not lost (дело не проиграно; to lose — проигрывать)! Nor shall be, neither (и не будет = проиграно)! List to what I say (слушай, что я говорю) — follow every word (следи за каждым словом) — I am going to bring that morning back again (я собираюсь воскресить то утро в памяти снова: «принести назад»), every hap just as it happened (каждый случай — прямо как он случился). We talked (мы беседовали) — I told you of my sisters, Nan and Bet (я рассказал тебе о моих сестрах, Нэн и Бет; to tell — рассказывать) — ah, yes, you remember that (ах да, ты помнишь это); and about mine old grandma (и о моей старой бабке) — and the rough games of the lads of Offal Court (и о грубых играх мальчишек из Тупика отбросов) — yes, you remember these things also (да, ты помнишь эти вещи тоже); very well (очень хорошо), follow me still (следуй за мной дальше = слушай), you shall recall everything (ты вспомнишь все). You gave me food and drink (ты дал мне еды и питья; to give — давать), and did with princely courtesy send away the servants (и с королевским благородством отослал слуг; to send away — посылать прочь), so that my low breeding (чтобы мое низкое происхождение) might not shame me before them (не могло опозорить меня перед ними) — ah, yes, this also you remember (ах да, это тоже ты помнишь).'
As Tom checked off his details (пока Том отмечал свои детали), and the other boy nodded his head (а другой мальчик кивал головой) in recognition of them (в признание их = признавая их), the great audience and the officials (великая публика и чиновники) stared in puzzled wonderment (глазели в озадаченном изумлении); the tale sounded like true history (этот рассказ звучал, как истинная история), yet how could this impossible conjunction (но как могла эта невозможная связь) between a prince and a beggar boy (между принцем и мальчиком- нищим) have come about (возникнуть; to come about — происходить, случаться)* Never was a company of people so perplexed (никогда не была компания людей так озадачена), so interested (так заинтересована), and so stupefied, before (и так ошарашена прежде).
'For a jest, my prince (для шутки, мой король), we did exchange garments (мы обменялись одеждами). Then we stood before a mirror (затем мы встали перед зеркалом; to stand — стоять); and so alike were we (и так похожи мы были) that both said it seemed (что оба сказали, что показалось) as if there had been no change made (будто не было никакой перемены совершено) — yes, you remember that (да, ты помнишь это). Then you noticed (потом ты заметил) that the soldier had hurt my hand (что солдат повредил мою руку) — look (взгляни)! here it is (вот она), I cannot yet even write with it (я не могу еще даже писать ей), the fingers are so stiff (пальцы такие негибкие). At this your Highness sprang up (при этом ваше высочество вскочили), vowing vengeance (давая обет отмщения) upon that soldier (этому солдату), and ran toward the door (и побежали к двери; to run — бежать) — you passed a table (вы пробежали мимо стола) — that thing you call the Seal (та вещь, которую вы называете Печатью) lay on that table (лежала на том столе; to lie — лежать) — you snatched it up (вы подхватили ее: «схватили вверх») and looked eagerly about (и осмотрелись напряженно: «усердно» вокруг), as if for a place (как будто в поисках места) to hide it (чтобы спрятать ее) — your eye caught sight of (ваш взор поймал вид = увидел; to catch — ловить) —'
'There, 'tis sufficient (вот, этого достаточно)! — and the dear God be thanked (и добрый Бог да будет возблагодарен)!' exclaimed the ragged claimant (воскликнул оборванный претендент), in a mighty excitement (в сильном возбуждении). 'Go, my good St. John (иди, милорд Сент-Джон) — in an arm-piece of the Milanese armor (в рукавице миланского панциря) that hangs on the wall (что висит на стене), thou'lt find the Seal (ты найдешь Печать)!'
'Right, my king (верно, мой король)! Right (верно)!' cried Tom Canty (вскричал Том Кэнти); 'now the scepter of England is thine own (теперь скипетр Англии твой собственный); and it were better for him (и было бы лучше для него = для того) that would dispute it (кто вздумал бы оспорить это) that he had been born dumb (чтобы он родился немым)! Go, my Lord St. John (иди, милорд Сент-Джон), give thy feet wings (дай своим ногам крылья)!'
brow [brau], elusive [**lu:s*v], vengeance [*venG*ns]
A silence ensued, undisturbed by a movement or a whisper, and all eyes were fixed upon the new- comer, who stood, with bent head and corrugated brow, groping in his memory among a thronging multitude of valueless recollections for one single little elusive fact, which found, would seat him upon a throne — unfound, would leave him as he was, for good and all — a pauper and an outcast. Moment after moment passed — the moments built themselves into minutes — still the boy struggled silently on, and gave no sign. But at last he heaved a sigh, shook his head slowly, and said, with a trembling lip and in a despondent voice:
'I call the scene back — all of it — but the Seal hath no place in it.' He paused, then looked up, and said with gentle dignity, 'My lords and gentlemen, if ye will rob your rightful sovereign of his own for lack of this evidence which he is not able to furnish, I may not stay ye, being powerless. But —'
'O folly, O madness, my king!' cried Tom Canty, in a panic, 'wait! — think! Do not give up! — the cause is not lost! Nor shall be, neither! List to what I say — follow every word — I am going to bring that morning back again, every hap just as it happened. We talked — I told you of my sisters, Nan and Bet — ah, yes, you remember that; and about mine old grandma — and the rough games of the lads of Offal Court — yes, you remember these things also; very well, follow me still, you shall recall everything. You gave me food and drink, and did with princely courtesy send away the servants, so that my low breeding might not shame me before them — ah, yes, this also you remember.'
As Tom checked off his details, and the other boy nodded his head in recognition of them, the great audience and the officials stared in puzzled wonderment; the tale sounded like true history, yet how could this impossible conjunction between a prince and a beggar boy have come about* Never was a company of people so perplexed, so interested, and so stupefied, before.
'For a jest, my prince, we did exchange garments. Then we stood before a mirror; and so alike were we that both said it seemed as if there had been no change made — yes, you remember that. Then you noticed that the soldier had hurt my hand — look! here it is, I cannot yet even write with it, the fingers are so stiff. At this your Highness sprang up, vowing vengeance upon that soldier, and ran toward the door — you passed a table — that thing you call the Seal lay on that table — you snatched it up and looked eagerly about, as if for a place to hide it — your eye caught sight of —'
'There, 'tis sufficient! — and the dear God be thanked!' exclaimed the ragged claimant, in a mighty excitement. 'Go, my good St. John — in an arm-piece of the Milanese armor that hangs on the wall, thou'lt find the Seal!'
'Right, my king! right!' cried Tom Canty; 'now the scepter of England is thine own; and it were better for him that would dispute it that he had been born dumb! Go, my Lord St. John, give thy feet wings!'
The whole assemblage (целое = все собрание) was on its feet now (было на своих ногах = вскочило на ноги сейчас), and well- nigh (и почти: «хорошенько-близко») out of its mind with uneasiness (без ума: «из ума» от беспокойства), apprehension (испуга), and consuming excitement (и снедающего возбуждения). On the floor and on the platform (на полу и на помосте) a deafening buzz (оглушающий гул) of frantic conversation burst forth (эмоционального разговора раздался: «прорвался»; to burst forth — прорваться: «взорваться вперед»), and for some time (и какое-то время) nobody knew anything (никто не знал чего-либо; to know — знать) or heard anything (ни слышал чего- либо; to hear — слышать) or was interested in anything (ни был заинтересован в чем-либо) but what his neighbor (кроме /того/, что его сосед) was shouting into his ear (кричал ему в ухо), or he was shouting into his neighbor's ear (или он кричал в ухо своего соседа). Time (время) — nobody knew (никто не знал) how much of it (сколько его) — swept by unheeded and unnoted (проносилось незамечаемое и незамеченное; to sweep by — проноситься мимо). At last a sudden hush (наконец внезапное молчание) fell upon the house (пало на здание), and in the same moment (и в тот же момент) St. John appeared upon the platform (Сент-Джон появился на помосте) and held the Great Seal aloft in his hand (и держал Великую Печать высоко в своей руке; to hold — держать). Then such a shout went up (затем такой крик поднялся; to go up — подняться: «идти вверх»)!
'Long live the true king (да здравствует истинный король)!'
For five minutes the air quaked (в течение пяти минут воздух содрогался) with shouts and the crash of musical instruments (от криков и грохота музыкальных инструментов), and was white with a storm of waving handkerchiefs (и был белым от бури развевающихся платков); and through it all (и все это время: «через это все») a ragged lad (оборванный мальчуган), the most conspicuous figure in England (самая заметная фигура в Англии), stood, flushed (стоял, покрасневший; to stand — стоять) and happy and proud (и счастливый, и гордый), in the center of the spacious platform (в центре этого просторного помоста), with the great vassals of the kingdom (с великими вассалами королевства) kneeling around him (коленопреклоненными вокруг него).
Then all rose (затем все встали; to rise — вставать), and Tom Canty cried out (и Том Кэнти прокричал):
'Now, O my king (теперь, о, мой король), take these regal garments back (возьми эти королевские одежды назад), and give poor Tom, thy servant (и отдай бедному Тому, твоему слуге), his shreds and remnants again (его лохмотья и обрезки опять).'
The Lord Protector spoke up (лорд-протектор воскликнул; to speak up — высказаться: «говорить вверх»):
'Let the small varlet be stripped and flung into the Tower (пусть этот маленький негодяй будет раздет и брошен в Тауэр; to fling — бросать).'
But the new king (но новый король), the true king, said (настоящий король, сказал):
'I will not have it so (я этого не потерплю: «я не буду иметь этого так»). But for him (если бы не он) I had not got my crown again (я бы не получил мою корону снова; to get — получать) — none shall lay a hand upon him (никто не положит руку на него) to harm him (чтобы повредить ему). And as for thee (а что до тебя), my good uncle (мой добрый дядя), my Lord Protector (милорд Регент), this conduct of thine (это поведение твое) is not grateful toward this poor lad (не благодарно по отношению к этому бедному мальчику), for I hear (ибо я слышу = знаю) he hath made thee a duke (что он сделал тебя герцогом; to make — делать)' — the Protector blushed (регент покраснел) — ' yet he was not a king (а он не был королем); wherefore (по каковой причине), what is thy fine h4 worth now (чего твой высокий титул стоит сейчас; worth — достойный)* To-morrow you shall sue to me (завтра ты будешь просить меня), through him (через него), for its confirmation (о его подтверждении), else no duke (иначе не герцогом), but a simple earl (но простым графом), shalt thou remain (ты останешься).'
Under this rebuke (под этим выговором), his grace the Duke of Somerset (его милость герцог Сомерсетский) retired a little (отошел немного) from the front (от переднего края) for the moment (на минутку). The king turned to Tom (король повернулся к Тому), and said, kindly (и сказал добро):
'My poor boy (мой бедный мальчик), how was it (как было это = как вышло так) that you could remember (что ты смог вспомнить) where I hid the Seal (где я спрятал Печать; to hide — прятать) when I could not remember it myself (когда я не мог вспомнить это сам)*'
'Ah, my king, that was easy (ах, мой король, это было легко), since I used it divers days (ибо я использовал ее в разные дни = не раз).'
'Used it (использовал ее) — yet could not explain (и не мог объяснить) where it was (где она была)*'
'I did not know (я не знал, что) it was that they wanted (она была тем, чего они хотели). They did not describe it, your majesty (они не описали ее, ваше величество).'
'Then how used you it (тогда как же использовал ты ее)*'
The red blood began to steal up into Tom's cheeks (красная кровь начала заливать щеки Тома; to steal up — подкрасться), and he dropped his eyes (и он опустил глаза) and was silent (и был тих = замолчал).
'Speak up, good lad (говори же, добрый паренек), and fear nothing (и не бойся ничего),' said the king (сказал король). 'How used you the Great Seal of England (как использовал ты Великую Печать Англии)*'
Tom stammered a moment (Том запинался секунду), in a pathetic confusion (в трогательном смущении), then got it out (затем произнес это; to get — произнести):
'To crack nuts with (чтобы колоть орехи /ею/)!'
Poor child (бедное дитя), the avalanche of laughter that greeted this (лавина смеха, которая встретила это = это признание), nearly swept him off his feet (почти снесла его с ног; to sweep — мести). But if a doubt remained in any mind (но если сомнение оставалось в какой-либо голове: «уме») that Tom Canty was not the king of England (что Том Кэнти не был королем Англии) and familiar with the august appurtenances of royalty (и знакомым с августейшими принадлежностями королевской власти), this reply disposed of it utterly (этот ответ разделался с ним = этим сомнением совершенно).
Meantime the sumptuous robe of state (в это время роскошная парадная мантия) had been removed from Tom's shoulders (была перемещена с плеч Тома) to the king's (на /плечи/ короля), whose rags were effectively hidden from sight (чьи лохмотья были удачно спрятаны от взглядов; to hide — прятать) under it (под ней). Then the coronation ceremonies were resumed (затем коронационные церемонии были возобновлены); the true king was anointed (истинный король был миропомазан) and the crown set upon his head (и корона — возложена на его голову), whilst cannon thundered the news to the city (пока пушка прогрохотала эту новость городу), and all London seemed to rock with applause (и весь Лондон, казалось, сотрясся от рукоплесканий).
handkerchief [*h**k*t*i:f], conspicuous [k*n*sp*kju*s], confusion [k*n*fju:Z(*)n]
The whole assemblage was on its feet now, and well-nigh out of its mind with uneasiness, apprehension, and consuming excitement. On the floor and on the platform a deafening buzz of frantic conversation burst forth, and for some time nobody knew anything or heard anything or was interested in anything but what his neighbor was shouting into his ear, or he was shouting into his neighbor's ear. Time — nobody knew how much of it — swept by unheeded and unnoted. At last a sudden hush fell upon the house, and in the same moment St. John appeared upon the platform and held the Great Seal aloft in his hand. Then such a shout went up!
'Long live the true king!'
For five minutes the air quaked with shouts and the crash of musical instruments, and was white with a storm of waving handkerchiefs; and through it all a ragged lad, the most conspicuous figure in England, stood, flushed and happy and proud, in the center of the spacious platform, with the great vassals of the kingdom kneeling around him.
Then all rose, and Tom Canty cried out:
'Now, O my king, take these regal garments back, and give poor Tom, thy servant, his shreds and remnants again.'
The Lord Protector spoke up:
'Let the small varlet be stripped and flung into the Tower.'
But the new king, the true king, said:
'I will not have it so. But for him I had not got my crown again — none shall lay a hand upon him to harm him. And as for thee, my good uncle, my Lord Protector, this conduct of thine is not grateful toward this poor lad, for I hear he hath made thee a duke' — the Protector blushed — 'yet he was not a king; wherefore, what is thy fine h4 worth now* To-morrow you shall sue to me, through him, for its confirmation, else no duke, but a simple earl, shalt thou remain.'
Under this rebuke, his grace the Duke of Somerset retired a little from the front for the moment. The king turned to Tom, and said, kindly:
'My poor boy, how was it that you could remember where I hid the Seal when I could not remember it myself*'
'Ah, my king, that was easy, since I used it divers days.'
'Used it — yet could not explain where it was*'
'I did not know it was that they wanted. They did not describe it, your majesty.'
'Then how used you it*'
The red blood began to steal up into Tom's cheeks, and he dropped his eyes and was silent.
'Speak up, good lad, and fear nothing,' said the king. 'How used you the Great Seal of England*'
Tom stammered a moment, in a pathetic confusion, then got it out:
'To crack nuts with!'
Poor child, the avalanche of laughter that greeted this, nearly swept him off his feet. But if a doubt remained in any mind that Tom Canty was not the king of England and familiar with the august appurtenances of royalty, this reply disposed of it utterly.
Meantime the sumptuous robe of state had been removed from Tom's shoulders to the king's, whose rags were effectively hidden from sight under it. Then the coronation ceremonies were resumed; the true king was anointed and the crown set upon his head, whilst cannon thundered the news to the city, and all London seemed to rock with applause.
CHAPTER XXXIII (Глава тридцать третья)
MILES HENDON was picturesque enough (Майлс Хендон был живописным достаточно) before he got into the riot on London Bridge (прежде чем он забрался в беспорядок на Лондонском мосту; to get — забираться) — he was more so (он был более так = стал еще более живописным) when he got out of it (когда он выбрался из него). He had but little money (он имел лишь немного денег) when he got in (когда он забрался внутрь), none at all when he got out (никаких совсем, когда он выбрался наружу). The pickpockets had stripped him (карманники обчистили его) of his last farthing (от его последнего фартинга).
But no matter (но неважно), so he found his boy (лишь бы он отыскал своего мальчика; to find — найти). Being a soldier (будучи солдатом), he did not go at his task (он не принялся за свою задачу) in a random way (случайным образом = наобум), but set to work (но принялся за работу; to set — приниматься), first of all (прежде всего), to arrange his campaign (чтобы организовать свою кампанию = составить план кампании).
What would the boy naturally do (что бы мальчик естественно = скорее всего делал)* Where would he naturally go (куда бы он скорее всего пошел)* Well (ну) — argued Miles (рассудил Майлс) — he would naturally go to his former haunts (он бы скорее всего пошел в свои прежние прежние места; haunt — излюбленное место, убежище, логово), for that is the instinct of unsound minds (ибо это инстинкт нездоровых умов), when homeless and forsaken (когда (они) бездомны и покинуты), as well as of sound ones (так же как и здоровых /умов/). Whereabouts were his former haunts (где же были его прежние прибежища)* His rags (его лохмотья), taken together with the low villain (вместе с низким негодяем; to take — брать) who seemed to know him (который, казалось, знал его; to seem — казаться) and who even claimed to be his father (и который даже заявлял быть его отцом = что он его отец), indicated that his home (указывало /на то/, что его дом) was in one or other (был в одном или другом) of the poorest and meanest districts of London (из беднейших и самых захудалых районов Лондона). Would the search for him be difficult (были бы поиск его трудным), or long (или долгим)* No, it was likely (нет, он был вероятен) to be easy and brief (оказаться простым и недолгим). He would not hunt for the boy (он не станет охотиться за мальчиком), he would hunt for a crowd (он станет охотиться за толпой); in the center of a big crowd (в центре большой толпы) or a little one (или маленькой /толпы/), sooner or later (рано или поздно: «скорее или позже») he should find his poor little friend, sure (он должен найти своего бедного маленького друга, точно); and the mangy mob (а паршивая толпа) would be entertaining itself (развлекалась бы; to entertain — развлекать) with pestering and aggravating the boy (тем, чтобы донимать и изводить мальчика), who would be proclaiming himself king (который бы провозглашал себя королем), as usual (как обычно). Then Miles Hendon would cripple some of those people (затем Майлс Хендон отделал бы некоторых из этих людей; to cripple — увечить), and carry off his little ward (и унес бы прочь своего маленького подопечного), and comfort and cheer him with loving words (и успокоил бы и приободрил бы его любящими словами), and the two (и эти двое = они) would never be separated any more (никогда бы не были разделены больше).
So Miles started on his quest (так что Майлс пустился на свои поиски). Hour after hour (час зв часом) he tramped through back alleys (он бродил по задним = глухим переулкам) and squalid streets (и убогим улочкам), seeking groups and crowds (ища группы и толпы), and finding no end of them (и находя их без конца: «никакого конца их»), but never any sign of the boy (но никогда ни признака мальчика). This greatly surprised him (это чрезвычайно удивило его), but did not discourage him (но не обескуражило его). To his notion (по его мнению), there was nothing the matter with his plan of campaign (дело было не в его плане кампании; nothing — ничего; matter — дело); the only miscalculation about it (единственный просчет в нем = в плане) was that the campaign was becoming a lengthy one (было /то/, что кампания становилась продолжительной), whereas he had expected it to be short (в то время как он ожидал ее быть короткой = что она будет короткой).
When daylight arrived at last (когда дневной свет пришел наконец), he had made many a mile (он сделал = прошел много миль; many a mile = many miles (устар.)), and canvassed many a crowd (и опросил много толп), but the only result was (но единственным результатом было) that he was tolerably tired (что он был довольно-таки уставшим), rather hungry, and very sleepy (весьма голодным и очень сонным). He wanted some breakfast (он хотел какой-нибудь завтрак), but there was no way to get it (но не было способа получить его). To beg for it (выпрашивать его) did not occur to him (не пришло ему в голову; to occur — случаться, приходить на ум); as to pawning his sword (что до /того, чтобы/ заложить свой меч), he would as soon have thought (он бы так скоро = скорее подумал; to think — думать) of parting with his honor (о том, чтобы расстаться со своей честью); he could spare some of his clothes (он мог бы обойтись без части своей одежды) — yes, but one could (но один мог = можно было) as easily find a customer for a disease as for such clothes (так же легко найти покупателя на болезнь, как на такую одежду).
haunt [hO:nt], rather [*ra:**], disease [d**zi:z]
MILES HENDON was picturesque enough before he got into the riot on London Bridge — he was more so when he got out of it. He had but little money when he got in, none at all when he got out. The pickpockets had stripped him of his last farthing.
But no matter, so he found his boy. Being a soldier, he did not go at his task in a random way, but set to work, first of all, to arrange his campaign.
What would the boy naturally do* Where would he naturally go* Well — argued Miles — he would naturally go to his former haunts, for that is the instinct of unsound minds, when homeless and forsaken, as well as of sound ones. Whereabouts were his former haunts* His rags, taken together with the low villain who seemed to know him and who even claimed to be his father, indicated that his home was in one or other of the poorest and meanest districts of London. Would the search for him be difficult, or long* No, it was likely to be easy and brief. He would not hunt for the boy, he would hunt for a crowd; in the center of a big crowd or a little one, sooner or later he should find his poor little friend, sure; and the mangy mob would be entertaining itself with pestering and aggravating the boy, who would be proclaiming himself king, as usual. Then Miles Hendon would cripple some of those people, and carry off his little ward, and comfort and cheer him with loving words, and the two would never be separated any more.
So Miles started on his quest. Hour after hour he tramped through back alleys and squalid streets, seeking groups and crowds, and finding no end of them, but never any sign of the boy. This greatly surprised him, but did not discourage him. To his notion, there was nothing the matter with his plan of campaign; the only miscalculation about it was that the campaign was becoming a lengthy one, whereas he had expected it to be short.
When daylight arrived at last, he had made many a mile, and canvassed many a crowd, but the only result was that he was tolerably tired, rather hungry, and very sleepy. He wanted some breakfast, but there was no way to get it. To beg for it did not occur to him; as to pawning his sword, he would as soon have thought of parting with his honor; he could spare some of his clothes — yes, but one could as easily find a customer for a disease as for such clothes.
At noon he was still tramping (в полдень он все еще бродил) — among the rabble (среди сброда) which followed after the royal procession now (который следовал за королевской процессией теперь); for he argued (ибо он рассудил) that this regal display (что это королевское выступление) would attract his little lunatic powerfully (привлекло бы его маленького безумца мощно). He followed the pageant (он следовал за процессией) through all its devious windings (по всем ее хитроумным изгибам) about London (по Лондону), and all the way to Westminster and the Abbey (и вплоть до Вестминстера и Аббатства). He drifted here and there (он бродил здесь и там) among the multitudes (среди толп) that were massed in the vicinity (которые скапливались поблизости) for a weary long time (в течение изматывающего долгого времени), baffled and perplexed (сбитый с толку и озадаченный), and finally wandered off (и наконец забрел далеко: «убрел прочь») thinking, and trying to contrive some way (думая и пытаясь выдумать какой-нибудь способ) to better his plan of campaign (улучшить свой план кампании). By and by (мало-помалу), when he came to himself (когда он пришел к себе = в себя) out of his musings (из своих размышлений), he discovered that the town was far behind him (он обнаружил, что город оказался далеко за ним) and that the day was growing old (и что день становился старым = клонился к закату). He was near the river (он был близ реки), and in the country (и в сельской местности); it was a region of fine rural seats (это был район роскошных деревенских усадеб) — not the sort of district (не такой сорт местности) to welcome clothes like his (чтобы радушно принять одежду вроде его = как у него).
It was not at all cold (не было совсем холодно); so he stretched himself (так что он растянулся) on the ground in the lee of a hedge (на земле под сенью изгороди; lee — укрытие, подветренная сторона) to rest and think (чтобы отдохнуть и подумать). Drowsiness presently began (сонливость вскоре начала; to begin — начать) to settle upon his senses (оседать на его чувства); the faint and far-off boom of cannon (слабый и отдаленный залп пушки) was wafted to his ear (был донесен до его уха), and he said to himself (и он сказал себе), 'The new king is crowned (новый король коронован),' and straightway fell asleep (и сразу же заснул: «упал спящим»; to fall — падать). He had not slept or rested, before (он не спал и не отдыхал прежде; to sleep — спать), for more than thirty hours (в течение больше чем тридцати часов). He did not wake again (он не проснулся снова) until near the middle of the next morning (до почти середины следующего утра).
He got up, lame (он поднялся, хромой; to get up — вставать), stiff (затекший), and half famished (и полуголодный; half — половина; to famish — проголодаться), washed himself in the river (умылся в реке), stayed his stomach (утолил свой желудок) with a pint or two of water (пинтой-другой воды), and trudged off toward Westminster (и устало потащился к Вестминстеру) grumbling at himself (ворча на себя) for having wasted so much time (за то, что потратил столько времени). Hunger helped him to a new plan now (голод помог ему к новому плану теперь = подсказал ему новый план); he would try (он попробовал бы) to get speech with old Sir Humphrey Marlow (поговорить: «получить речь» со старым сэром Хамфри Марло) and borrow a few marks (и одолжить несколько марок), and (и) — but that was enough of a plan (но это было достаточно от плана = это уже был достаточный план) for the present (пока что: «для настоящего времени»); it would be time enough (будет времени достаточно) to enlarge it (увеличить = доработать его) when this first stage should be accomplished (когда этот первый этап будет окончен).
Toward eleven o'clock (к одиннадцати часам) he approached the palace (он приблизился к дворцу); and although a host of showy people were about him (и, хотя толпа блестящих людей была вокруг него), moving in the same direction (двигаясь в том же направлении), he was not inconspicuous (он не был незаметен) — his costume took care of that (его костюм позаботился об этом; to take care — позаботиться о чем-то: «взять заботу»). He watched these people's faces narrowly (он наблюдал за лицами этих людей пристально), hoping to find a charitable one (надеясь найти доброжелательное лицо: «одно») whose possessor might be willing (чей обладатель мог бы быть желающим = согласился бы) to carry his name (донести его имя = доложить о нем) to the old lieutenant (старому лейтенанту) — as to trying (что до того, чтобы попытаться) to get into the palace himself (попасть во дворец самому), that was simply out of the question (это было просто вне вопроса = об этом и речи быть не могло).
Presently our whipping-boy (вскоре наш мальчик для битья; to whip — пороть /хлыстом, кнутом/) passed him (прошел мимо него), then wheeled about (затем обернулся; about — вокруг) and scanned his figure well (и рассмотрел его внешность хорошо), saying to himself (говоря себе), 'An that is not the very vagabond (если это не тот самый бродяга) his majesty is in such a worry about (о котором его величество так беспокоится: «в таком беспокойстве»; about — о), then am I an ass (тогда я осел) — though belike I was that before (хотя похоже, что я был им прежде). He answereth the description to a rag (он отвечает описанию до лоскутка) — that God should make two such (чтобы Бог сделал двух таких), would be to cheapen miracles (значило бы обесценивать чудеса), by wasteful repetition (расточительным повторением). I would I could contrive an excuse (я хотел бы, чтобы я мог придумать предлог) to speak with him (заговорить с ним).'
lunatic [*lu:n*t*k], waft [wa:ft], repetition [rep**t*S(*)n]
At noon he was still tramping — among the rabble which followed after the royal procession now; for he argued that this regal display would attract his little lunatic powerfully. He followed the pageant through all its devious windings about London, and all the way to Westminster and the Abbey. He drifted here and there among the multitudes that were massed in the vicinity for a weary long time, baffled and perplexed, and finally wandered off thinking, and trying to contrive some way to better his plan of campaign. By and by, when he came to himself out of his musings, he discovered that the town was far behind him and that the day was growing old. He was near the river, and in the country; it was a region of fine rural seats — not the sort of district to welcome clothes like his.
It was not at all cold; so he stretched himself on the ground in the lee of a hedge to rest and think. Drowsiness presently began to settle upon his senses; the faint and far-off boom of cannon was wafted to his ear, and he said to himself, 'The new king is crowned,' and straightway fell asleep. He had not slept or rested, before, for more than thirty hours. He did not wake again until near the middle of the next morning.
He got up, lame, stiff, and half famished, washed himself in the river, stayed his stomach with a pint or two of water, and trudged off toward Westminster grumbling at himself for having wasted so much time. Hunger helped him to a new plan now; he would try to get speech with old Sir Humphrey Marlow and borrow a few marks, and — but that was enough of a plan for the present; it would be time enough to enlarge it when this first stage should be accomplished.
Toward eleven o'clock he approached the palace; and although a host of showy people were about him, moving in the same direction, he was not inconspicuous — his costume took care of that. He watched these people's faces narrowly, hoping to find a charitable one whose possessor might be willing to carry his name to the old lieutenant — as to trying to get into the palace himself, that was simply out of the question.
Presently our whipping-boy passed him, then wheeled about and scanned his figure well, saying to himself, 'An that is not the very vagabond his majesty is in such a worry about, then am I an ass — though belike I was that before. He answereth the description to a rag — that God should make two such, would be to cheapen miracles, by wasteful repetition. I would I could contrive an excuse to speak with him.'
Miles Hendon saved him the trouble (Майлс Хендон сэкономил ему заботы = усилия); for he turned about, then (ибо он обернулся тогда), as a man generally will (как любой человек обычно будет = сделает) when somebody mesmerizes him (когда кто-нибудь гипнотизирует его) by gazing hard at him from behind (глазея пристально на него сзади); and observing a strong interest in the boy's eyes (и, видя сильный интерес в глазах мальчика), he stepped toward him and said (он шагнул к нему и сказал):
'You have just come out from the palace (вы только что вышли из дворца); do you belong there (ты оттуда: «принадлежишь к там»)*'
'Yes, your worship (да, ваша милость).'
'Know you Sir Humphrey Marlow (знаешь ли ты сэра Хамфри Марло)*'
The boy started, and said to himself (мальчик вздрогнул и сказал себе), 'Lord (Господи)! mine old departed father (мой старый почивший отец)!' Then he answered, aloud (затем он ответил вслух), 'Right well, your worship (очень хорошо, ваша милость).'
'Good (хорошо) — is he within (он внутри)*'
'Yes (да),' said the boy; and added, to himself (сказал мальчик и добавил, про себя: «к себе»), 'within his grave (внутри своей могилы).'
Might I crave your favor (могу ли я просить о вашей любезности) to carry my name to him (донести мое имя ему), and say I beg (и сказать, что я молю) to say a word in his ear (сказать слово ему на ухо)*'
'I will despatch the business (я разберусь с этим делом) right willingly (весьма охотно), fair sir (любезный сэр).'
'Then say Miles Hendon, son of Sir Richard (тогда скажите, что Майлс Хендон, сын сэра Ричарда), is here without (здесь снаружи) — I shall be greatly bounden to you (я буду очень обязан вам; to bind — вязать), my good lad (мой милый юноша).'
The boy looked disappointed (мальчик выглядел разочарованным) — 'the king did not name him so (король не назвал его так),' he said to himself (он сказал себе) — 'but it mattereth not (но это не имеет значения), this is his twin brother (это его брат-близнец), and can give his majesty (и /он/ может сообщить его величеству) news of t'other Sir-Odds-and-Ends (новости о том, другом сэре Оборванце), I warrant (я ручаюсь).' So he said to Miles (так что он сказал Майлсу), 'Step in there a moment, good sir (зайдите вон туда на секунду, добрый сэр), and wait (подождите) till I bring you word (пока я не принесу вам слово = ответ).'
Hendon retired to the place indicated (Хендон удалился к месту указанному) — it was a recess (это было углубление) sunk in the palace wall (сделанное в дворцовой стене; to sink — рыть, утопить), with a stone bench in it (с каменной скамейкой в нем) — a shelter for sentinels in bad weather (укрытие для часовых в плохую погоду). He had hardly seated himself (он едва уселся) when some halberdiers (когда какие-то алебардщики), in charge of an officer (под началом офицера), passed by (прошли мимо). The officer saw him (офицер увидел его; to see — видеть), halted his men (остановил своих людей), and commanded Hendon to come forth (и приказал Хендону выйти). He obeyed (он повиновался), and was promptly arrested as a suspicious character (и был живо арестован как подозрительная личность) prowling within the precincts of the palace (шатающаяся в окрестностях дворца). Things began to look ugly (вещи = дела начинали выглядеть паршиво). Poor Miles was going to explain (бедный Майлс собирался объяснить), but the officer roughly silenced him (но офицер грубо заткнул его), and ordered his men to disarm him and search him (и приказал своим людям разоружить его и обыскать его).
'God of his mercy grant (Бог в Его милости да позволит) that they find somewhat (чтобы они нашли что-нибудь),' said poor Miles (сказал бедный Майлс); 'I have searched enow (я искал достаточно), and failed (и потерпел неудачу), yet is my need greater than theirs (а это — моя нужда больше, чем их = мне это нужно больше, чем им).'
Nothing was found but a document (ничего не было найдено, кроме одного документа; to find — найти). The officer tore it open (офицер вскрыл его: «разорвал его открытым»; to tear — рвать), and Hendon smiled when he recognized the 'pot-hooks' (и Хендон улыбнулся, когда он признал «закорючки») made by his lost little friend (сделанные его потерянным маленьким другом; to make — делать; to lose — терять) that black day at Hendon Hall (в тот черный день в Хендон-холле). The officer's face grew dark (лицо офицера потемнело; to grow — становиться, расти) as he read the English paragraph (пока он читал английский абзац; to read — читать), and Miles blenched to the opposite color (а Майлс бледнел в противоположный цвет) as he listened (пока он слушал).
'Another new claimant of the crown (еще один новый претендент на корону)!' cried the officer (вскричал офицер). 'Verily they breed like rabbits to-day (взаправду, они плодятся как кролики сегодня). Seize the rascal, men (хватайте этого негодяя, солдаты), and see ye keep him fast (и смотрите, держите его крепко) while I convey this precious paper within (пока я передам эту драгоценную бумагу внутрь) and send it to the king (и пошлю ее королю).
mesmerize [*mezm*ra*z], carry [*k*r*], suspicious [s*s*p*S*s], character [*k*r*kt*]
Miles Hendon saved him the trouble; for he turned about, then, as a man generally will when somebody mesmerizes him by gazing hard at him from behind; and observing a strong interest in the boy's eyes, he stepped toward him and said:
'You have just come out from the palace; do you belong there*'
'Yes, your worship.'
'Know you Sir Humphrey Marlow*'
The boy started, and said to himself, 'Lord! mine old departed father!' Then he answered, aloud, 'Right well, your worship.'
'Good — is he within*'
'Yes,' said the boy; and added, to himself, 'within his grave.'
Might I crave your favor to carry my name to him, and say I beg to say a word in his ear*'
'I will despatch the business right willingly, fair sir.'
'Then say Miles Hendon, son of Sir Richard, is here without — I shall be greatly bounden to you, my good lad.'
The boy looked disappointed — 'the king did not name him so,' he said to himself — 'but it mattereth not, this is his twin brother, and can give his majesty news of t'other Sir-Odds-and-Ends, I warrant.' So he said to Miles, 'Step in there a moment, good sir, and wait till I bring you word.'
Hendon retired to the place indicated — it was a recess sunk in the palace wall, with a stone bench in it — a shelter for sentinels in bad weather. He had hardly seated himself when some halberdiers, in charge of an officer, passed by. The officer saw him, halted his men, and commanded Hendon to come forth. He obeyed, and was promptly arrested as a suspicious character prowling within the precincts of the palace. Things began to look ugly. Poor Miles was going to explain, but the officer roughly silenced him, and ordered his men to disarm him and search him.
'God of his mercy grant that they find somewhat,' said poor Miles; 'I have searched enow, and failed, yet is my need greater than theirs.'
Nothing was found but a document. The officer tore it open, and Hendon smiled when he recognized the 'pot-hooks' made by his lost little friend that black day at Hendon Hall. The officer's face grew dark as he read the English paragraph, and Miles blenched to the opposite color as he listened.
'Another new claimant of the crown!' cried the officer. 'Verily they breed like rabbits to-day. Seize the rascal, men, and see ye keep him fast while I convey this precious paper within and send it to the king.
He hurried away (он поспешил прочь), leaving the prisoner in the grip (оставив пленника в хватке = в руках) of the halberdiers (алебардщиков).
'Now is my evil luck ended at last (теперь моя злая удача = судьба закончена наконец),' muttered Hendon (пробормотал Хендон), 'for I shall dangle at a rope's end (ибо я буду болтаться на конце веревки) for a certainty (определенно), by reason of that bit of writing (по причине этого письмеца; bit — кусочек; writing — писание). And what will become of my poor lad (а что станет с моим бедным мальчиком)! — ah, only the good God knoweth (ах, только добрый Бог знает).'
By and by (вскоре) he saw the officer coming again (он увидел офицера, приходящего снова; to see — видеть), in a great hurry (в великой спешке); so he plucked his courage together (так что он собрал /все/ свое мужество; together — вместе), purposing to meet his trouble (намереваясь встретить свою беду) as became a man (как подобало человеку; to become — подобать). The officer ordered the men to loose the prisoner (офицер приказал солдатам отпустить пленника) and return his sword to him (и вернуть его меч ему); then bowed respectfully (затем поклонился почтительно), and said (и сказал):
'Please you, sir (соблаговолите, сэр), to follow me (последовать за мной).'
Hendon followed, saying to himself (Хендон последовал, говоря себе), 'An I were not travelling to death and judgment (если бы я не шествовал к смерти и судилищу), and so must needs economize in sin (и поэтому должен непременно экономить на грехах = совершать их поменьше), I would throttle this knave (я бы придушил этого мерзавца) for his mock courtesy (за его издевательскую любезность).'
The two traversed a populous court (эти двое пересекли многолюдный двор), and arrived at the grand entrance of the palace (и пришли к величественному входу во дворец), where the officer (где офицер), with another bow (с еще одним поклоном), delivered Hendon into the hands (передал Хендона в руки) of a gorgeous official (разодетого придворного), who received him with profound respect (который принял его с глубоким уважением) and led him forward through a great hall (и повел его вперед через огромный холл; to lead — вести), lined on both sides (обрамленный с обеих сторон; to line — выстроиться в линию) with rows of splendid flunkies (рядами надменных лакеев) (who made reverential obeisance (которые отвешивали почтительные поклоны) as the two passed along (пока двое проходили мимо), but fell into death-throes of silent laughter (но давились от бесшумного смеха: «падали в предсмертную агонию бесшумного смеха»; to fall — падать) at our stately scarecrow (при виде нашего представительного пугала; to scare — пугать; crow — ворона) the moment his back was turned (в тот момент, когда его спина была повернута = у него за спиной)), and up a broad staircase (и вверх по широкой лестнице), among flocks of fine folk (через толпы утонченного люда), and finally conducted him to a vast room (и наконец провел его в обширную комнату), clove a passage for him (проложил путь: «проход» для него; to cleave — прорезывать, прокладывать путь) through the assembled nobility of England (через собранную знать Англии), then made a bow (затем отвесил поклон), reminded him to take his hat off (напомнил ему снять свою шляпу), and left him standing in the middle of the room (и оставил его стоящим в середине комнаты; to leave — оставлять), a mark for all eyes (мишень для всех взглядов: «глаз»), for plenty of indignant frowns (для множества негодующих нахмуренных взглядов), and for a sufficiency of amused and derisive smiles (и для достаточного количества веселых: «позабавленных» и насмешливых улыбок).
Miles Hendon was entirely bewildered (Майлс Хендон был совершенно ошеломлен). There sat the young king (вон сидел молодой король; to sit — сидеть), under a canopy of state (под пышным балдахином), five steps away (в пяти шагах: «пять шагов прочь»), with his head bent down and aside (с головой, склоненной вниз и в сторону; to bend — склонять), speaking with a sort of human bird of paradise (говорящий с какой-то человеческой райской птицей = с человеком, разряженным в пух и прах; sort — сорт, разновидность) — a duke, maybe (герцогом, может быть); Hendon observed to himself (Хендон заметил себе) that it was hard enough to be sentenced to death in the full vigor of life (что это было достаточно тяжело — быть приговоренным к смерти в полном расцвете жизни), without having this peculiarly public humiliation added (и без того, чтобы получить это излишне публичное унижение добавленным = вдобавок). He wished the king would hurry about it (он желал, чтобы король поторопился с этим) — some of the gaudy people near by were becoming pretty offensive (некоторые из расфуфыренных людей поблизости становились весьма агрессивными). At this moment the king raised his head slightly (в этот момент король поднял свою голову немного) and Hendon caught a good view of his face (и Хендон поймал хороший вид его лица = хорошо рассмотрел его лицо; to catch — ловить). The sight nearly (это зрелище почти) took his breath away (взяло его дыхание прочь = чуть не лишило его дыхания; to take — взять)! He stood gazing at the fair young face (он стоял, уставясь на прекрасное молодое лицо; to gaze — пристально глядеть; вглядываться; уставиться) like one transfixed (как прикованный к месту); then presently ejaculated (затем, вскоре, воскликнул):
'Lo, the lord of the Kingdom of Dreams and Shadows on his throne (чу, властелин Королевства Снов и Теней на своем троне)!'
He muttered some broken sentences (он бормотал какие-то ломаные предложения; to break — ломать), still gazing and marveling (все еще глазея и изумляясь); then turned his eyes around and about (затем обратил свой взор: «глаза» вокруг), scanning the gorgeous throng and the splendid saloon (осматривая пеструю толпу и великолепный зал), murmuring (бормоча), 'But these are real (но эти = они настоящие) — verily these are real (поистине они настоящие) — surely it is not a dream (точно это не сон).'
He stared at the king again (он уставился на короля снова) — and thought (и подумал; to think — думать), 'Is it a dream (сон ли это)*... or is he the veritable sovereign of England (или он подлинный суверен Англии), and not the friendless poor Tom o' Bedlam (а не одинокий: «без друзей» бедный Том из Бедлама) I took him for (за которого я его держал; to take — брать) — who shall solve me this riddle (кто разгадает мне эту загадку)*'
A sudden idea flashed in his eye (внезапная мысль вспыхнула в его глазу), and he strode to the wall (и он пошел к стене; to stride — шагать), gathered up a chair (взял стул; to gather — собирать), brought it back (принес его назад; to bring — приносить), planted it on the floor (поставил его на пол), and sat down in it (и уселся на нем; to sit down — садиться: «сесть вниз»)!
A buzz of indignation broke out (гул гнева раздался; to break out — разразиться), a rough hand was laid upon him (грубая рука была положена на него; to lay — класть), and a voice exclaimed (и какой-то голос воскликнул):
'Up (встань: «вверх»), thou mannerless clown (ты, невоспитанный клоун; manners — /хорошие/ манеры)! — wouldst sit in the presence of the king (ты собираешься сидеть в присутствии короля)*'
The disturbance attracted his majesty's attention (это возмущение спокойствия привлекло внимание его величества), who stretched forth his hand (который протянул вперед свою руку) and cried out (и вскричал):
'Touch him not (не трогайте его), it is his right (это его право)!'
The throng fell back (толпа подалась назад: «упала»; to fall — падать), stupefied (ошеломленная; to stupefy — притуплять; лишать чувствительности; приводить в оцепенение; изумлять, поражать; ошеломлять). The king went on (король продолжил; to go on — продолжать: «идти дальше»):
'Learn ye all, ladies, lords and gentlemen (узнайте вы все, леди, лорды и джентльмены), that this is my trusty and well-beloved servant Miles Hendon (что это мой доверенный и возлюбленный слуга Майлс Хендон), who interposed his good sword (который вмешался: «вставил между» своим добрым мечом) and saved his prince from bodily harm (и спас своего принца от телесного вреда) and possible death (и возможной смерти) — and for this he is a knight (и за это он — рыцарь), by the king's voice (по голосу = решению короля). Also learn (также знайте), that for a higher service (что за еще более высокую службу), in that (/заключающуюся/ в том, что) he saved his sovereign stripes and shame (он спас своего суверена от порки и позора), taking these upon himself (приняв их на себя), he is a peer of England (он — пэр Англии), Earl of Kent (граф Кентский), and shall have gold and lands (и получит золото и земли) meet for the dignity (соответствующие этому титулу). More (более того) — the privilege which he hath just exercised (привилегия, которой он только что воспользовался; to exercise — осуществить, проявить) is his by royal grant (его = принадлежит ему по королевского дару); for we have ordained (ибо мы предписали) that the chiefs of his line (чтобы главы его рода) shall have and hold the right (имели и удерживали право) to sit in the presence of the majesty of England henceforth (сидеть в присутствии величества = короля Англии с сего времени), age after age (век за веком), so long as the crown shall endure (так долго, как корона будет длиться). Molest him not (не досаждайте ему).'
judgment [*GAGm*nt], vigor [*v*g*], clown [klaun]
He hurried away, leaving the prisoner in the grip of the halberdiers.
'Now is my evil luck ended at last,' muttered Hendon, 'for I shall dangle at a rope's end for a certainty, by reason of that bit of writing. And what will become of my poor lad! — ah, only the good God knoweth.'
By and by he saw the officer coming again, in a great hurry; so he plucked his courage together, purposing to meet his trouble as became a man. The officer ordered the men to loose the prisoner and return his sword to him; then bowed respectfully, and said:
'Please you, sir, to follow me.'
Hendon followed, saying to himself, 'An I were not travelling to death and judgment, and so must needs economize in sin, I would throttle this knave for his mock courtesy.'
The two traversed a populous court, and arrived at the grand entrance of the palace, where the officer, with another bow, delivered Hendon into the hands of a gorgeous official, who received him with profound respect and led him forward through a great hall, lined on both sides with rows of splendid flunkies (who made reverential obeisance as the two passed along, but fell into death-throes of silent laughter at our stately scarecrow the moment his back was turned), and up a broad staircase, among flocks of fine folk, and finally conducted him to a vast room, clove a passage for him through the assembled nobility of England, then made a bow, reminded him to take his hat off, and left him standing in the middle of the room, a mark for all eyes, for plenty of indignant frowns, and for a sufficiency of amused and derisive smiles.
Miles Hendon was entirely bewildered. There sat the young king, under a canopy of state, five steps away, with his head bent down and aside, speaking with a sort of human bird of paradise — a duke, maybe; Hendon observed to himself that it was hard enough to be sentenced to death in the full vigor of life, without having this peculiarly public humiliation added. He wished the king would hurry about it — some of the gaudy people near by were becoming pretty offensive. At this moment the king raised his head slightly and Hendon caught a good view of his face. The sight nearly took his breath away! He stood gazing at the fair young face like one transfixed; then presently ejaculated:
'Lo, the lord of the Kingdom of Dreams and Shadows on his throne!'
He muttered some broken sentences, still gazing and marveling; then turned his eyes around and about, scanning the gorgeous throng and the splendid saloon, murmuring, 'But these are real — verily these are real — surely it is not a dream.'
He stared at the king again — and thought, 'Is it a dream*... or is he the veritable sovereign of England, and not the friendless poor Tom o' Bedlam I took him for — who shall solve me this riddle*'
A sudden idea flashed in his eye, and he strode to the wall, gathered up a chair, brought it back, planted it on the floor, and sat down in it!
A buzz of indignation broke out, a rough hand was laid upon him, and a voice exclaimed:
'Up, thou mannerless clown! — wouldst sit in the presence of the king*'
The disturbance attracted his majesty's attention, who stretched forth his hand and cried out:
'Touch him not, it is his right!'
The throng fell back, stupefied. The king went on:
'Learn ye all, ladies, lords and gentlemen, that this is my trusty and well-beloved servant, Miles Hendon, who interposed his good sword and saved his prince from bodily harm and possible death — and for this he is a knight, by the king's voice. Also learn, that for a higher service, in that he saved his sovereign stripes and shame, taking these upon himself, he is a peer of England, Earl of Kent, and shall have gold and lands meet for the dignity. More — the privilege which he hath just exercised is his by royal grant; for we have ordained that the chiefs of his line shall have and hold the right to sit in the presence of the majesty of England henceforth, age after age, so long as the crown shall endure. Molest him not.'
Two persons (два человека), who, through delay (которые, из-за задержки; through — через), had only arrived from the country during this morning (только лишь прибыли из деревни в течение этого утра), and had now been in this room only five minutes (и теперь были в этой комнате только пять минут), stood listening to these words (стояли, слушая эти слова) and looking at the king (и глядя на короля), then at the scarecrow (затем на пугало), then at the king again (затем на короля снова), in a sort of torpid bewilderment (в оцепенелом удивлении). These were Sir Hugh and the Lady Edith (это были сэр Хью и леди Эдит). But the new earl did not see them (но новый граф не видел их). He was still staring at the monarch (он все еще глядел на монарха), in a dazed way (пораженно), and muttering (и бормоча):
'Oh, body o' me (о, Боже мой)! This my pauper (это мой нищий)! This my lunatic (это мой безумец)! This is he whom I would show (это он = тот, кому я хотел показать) what grandeur was (что такое великолепие), in my house of seventy rooms (в моем доме с семидесятью комнатами) and seven and twenty servants (и двадцатью семью слугами)! This is he who had never known aught (это он = тот, который никогда не знал ничего: «чего-либо») but rags for raiment (кроме лохмотьев в качестве одеяния), kicks for comfort (пинков в качестве ласки), and offal for diet (и отбросов в качестве пропитания)! This is he whom I adopted (это он = тот, кого я принял, как сына) and would make respectable (и хотел сделать приличным)! Would God (пожелал бы Бог) I had a bag (чтобы у меня был мешок) to hide my head in (чтобы спрятать мою голову в /нем/)!'
Then his manners suddenly came back to him (затем его манеры внезапно пришли назад = вернулись к нему; to come — приходить), and he dropped upon his knees (и он упал на колени), with his hands between the king's (со своими руками между /рук/ короля), and swore allegiance (и поклялся в верности; to swear — клясться) and did homage (и поблагодарил: «сделал почтение») for his lands and h4s (за свои земли и титулы). Then he rose (затем он поднялся; to rise — подниматься) and stood respectfully aside (и встал уважительно в стороне; to stand — стоять), a mark still for all eyes (мишень все еще для всех глаз) — and much envy, too (и для большой зависти также).
Now the king discovered Sir Hugh (теперь король обнаружил сэра Хью), and spoke out (и воскликнул; to speak out — воскликнуть), with wrathful voice (гневным голосом; wrath — гнев, ярость; глубокое возмущение) and kindling eye (и горящим взором; to kindle — зажигать, разжигать /пламя, костер/):
'Strip this robber of his false show and stolen estates (отберите у этого разбойника его показной блеск и ворованное имущество; to strip — раздеть; отнять), and put him under lock and key (и посадите его под замок и ключ) till I have need of him (пока я не буду иметь нужды в нем = пока он мне не понадобится; need — нужда).'
The late Sir Hugh was led away (бывший сэр Хью был уведен прочь; to lead — вести).
There was a stir at the other end of the room now (было оживление на другом конце комнаты сейчас); the assemblage fell apart (собрание раздалось в стороны; to fall apart — распадаться, развалиться: «упасть в стороны»), and Tom Canty, quaintly but richly clothed (и Том Кэнти, причудливо, но богато одетый), marched down (прошагал), between these living walls (между этими живыми стенами), preceded by an usher (сопровождаемый швейцаром). He knelt before the king (он опустился на колени перед королем; to kneel — становиться на колени), who said (который сказал):
'I have learned the story (я узнал историю) of these past few weeks (этих последних нескольких недель), and am well pleased with thee (и я весьма порадован = доволен тобой). Thou hast governed the realm (ты управлял королевством) with right royal gentleness and mercy (с надлежащими королевской мягкостью и милосердием). Thou hast found thy mother (ты нашел свою мать; to find — найти) and thy sisters again (и своих сестер снова)* Good (хорошо); they shall be cared for (о них позаботятся; to care for — заботиться о ком-либо) — and thy father shall hang (а твой отец будет висеть = повешен), if thou desire it (если ты желаешь этого) and the law consent (и закон согласится). Know, all ye that hear my voice (знайте, вы все, кто слышит мой голос), that from this day (что с этого дня), they that abide (они = те, кто обитают) in the shelter of Christ's Hospital (под кровом Христового странноприимного дома) and share the king's bounty (и разделяют щедрость короля), shall have their minds and hearts fed (получат свои умы и сердца накормленными; to feed — кормить), as well as their baser parts (также как и их более низкие части); and this boy shall dwell there (и этот мальчик будет обитать там), and hold the chief place (и занимать главное место) in its honorable body of governors (в его почетном коллективе управителей), during life (в течение жизни = пожизненно). And for that he hath been a king (и за то, что = и так как он был королем), it is meet (подобает) that other than common observance (чтобы другой, нежели общий почет = особый почет) shall be his due (причитался бы ему; due — то, что причитается); wherefore, note this his dress of state (и поэтому заметьте это его парадное одеяние), for by it he shall be known (ибо по нему он будет узнан = его будут узнавать; to know — знать), and none shall copy it (и никто не должен копировать его); and wheresoever he shall come (и куда бы он ни пришел), it shall remind the people (это будет напоминать людям) that he hath been royal (что он был царственным = королем), in his time (в свое время), and none shall deny him (и никто не откажет ему) his due of reverence (в причитающемся ему почтении; reverence — почтение) or fail to give him salutation (и не преминет дать = произнести ему приветствие). He hath the throne's protection (он имеет протекцию трона), he hath the crown's support (он имеет поддержку короны), he shall be known (он будет известен; to know — знать) and called by the honorable h4 (и (будет) называем почетным титулом) of the King's Ward (Королевского Подопечного).'
The proud and happy Tom Canty rose (гордый и счастливый Том Кэнти встал; to rise — встать) and kissed the king's hand (и поцеловал руку королю), and was conducted from the presence (и был уведен от его величества). He did not waste any time (он не потратил зря никакого времени), but flew to his mother (но кинулся к своей матери; to fly — летать), to tell her and Nan and Bet all about it (рассказать ей и Нэн и Бет все об этом) and get them to help him (и убедить/заставить их помочь ему) enjoy the great news (насладиться великой новостью = разделить с ними радость).
allegiance [**li:G*ns], wrath [ra:*], governor [*gAv(*)n*]
Two persons, who, through delay, had only arrived from the country during this morning, and had now been in this room only five minutes, stood listening to these words and looking at the king, then at the scarecrow, then at the king again, in a sort of torpid bewilderment. These were Sir Hugh and the Lady Edith. But the new earl did not see them. He was still staring at the monarch, in a dazed way, and muttering:
'Oh, body o' me! This my pauper! This my lunatic! This is he whom I would show what grandeur was, in my house of seventy rooms and seven and twenty servants! This is he who had never known aught but rags for raiment, kicks for comfort, and offal for diet! This is he whom I adopted and would make respectable! Would God I had a bag to hide my head in!'
Then his manners suddenly came back to him, and he dropped upon his knees, with his hands between the king's, and swore allegiance and did homage for his lands and h4s. Then he rose and stood respectfully aside, a mark still for all eyes — and much envy, too.
Now the king discovered Sir Hugh, and spoke out, with wrathful voice and kindling eye:
'Strip this robber of his false show and stolen estates, and put him under lock and key till I have need of him.'
The late Sir Hugh was led away.
There was a stir at the other end of the room now; the assemblage fell apart, and Tom Canty, quaintly but richly clothed, marched down, between these living walls, preceded by an usher. He knelt before the king, who said:
'I have learned the story of these past few weeks, and am well pleased with thee. Thou hast governed the realm with right royal gentleness and mercy. Thou hast found thy mother and thy sisters again* Good; they shall be cared for — and thy father shall hang, if thou desire it and the law consent. Know, all ye that hear my voice, that from this day, they that abide in the shelter of Christ's Hospital and share the king's bounty, shall have their minds and hearts fed, as well as their baser parts; and this boy shall dwell there, and hold the chief place in its honorable body of governors, during life. And for that he hath been a king, it is meet that other than common observance shall be his due; wherefore, note this his dress of state, for by it he shall be known, and none shall copy it; and wheresoever he shall come, it shall remind the people that he hath been royal, in his time, and none shall deny him his due of reverence or fail to give him salutation. He hath the throne's protection, he hath the crown's support, he shall be known and called by the honorable h4 of the King's Ward.'
The proud and happy Tom Canty rose and kissed the king's hand, and was conducted from the presence. He did not waste any time, but flew to his mother, to tell her and Nan and Bet all about it and get them to help him enjoy the great news.
CONCLUSION (Заключение)
WHEN the mysteries (когда загадки) were all cleared up (были все прояснены), it came out (вышло наружу = выяснилось; to come — приходить), by confession of Hugh Hendon (по признанию Хью Хендона), that his wife had repudiated Miles (что его жена отреклась от Майлса) by his command (по его приказу) that day at Hendon Hall (в тот день в Хендон-холле) — a command assisted and supported (по приказу, поддержанному; to assist — помогать; to support — поддерживать) by the perfectly trustworthy promise (совершенно правдоподобным обещанием) that if she did not deny (что если бы она не отрицала) that he was Miles Hendon (что он Майлс Хендон), and stand firmly to it (и стояла бы твердо на этом), he would have her life (он бы взял ее жизнь = лишил бы ее жизни); whereupon she said take it (на что она сказала — бери ее), she did not value it (она не ценила ее) — and she would not repudiate Miles (и она бы не стала отвергать Майлса); then her husband said (тогда ее муж сказал) he would spare her life (что он пощадит ее жизнь), but have Miles assassinated (но прикажет убить Майлса)! This was a different matter (это было другое дело); so she gave her word and kept it (так что она дала свое слово и сдержала его; to give — давать; to keep — держать, хранить).
Hugh was not prosecuted (Хью не был судим) for his threats (за свои угрозы) or for stealing his brother's estates and h4 (или за кражу владений и титула своего брата; to steal — красть), because the wife and brother (потому что жена и брат) would not testify against him (не хотели свидетельствовать против него) — and the former (а первой = жене) would not have been allowed to do it (не было бы позволено сделать это), even if she had wanted to (даже если бы она хотела). Hugh deserted his wife (Хью оставил свою жену) and went over to the continent (и сбежал на континент; to go over — сбегать), where he presently died (где он вскоре умер); and by and by the Earl of Kent married his relict (и через некоторое время граф Кентский женился на его вдове). There were grand times and rejoicings at Hendon village (были великие времена и радости в деревне Хендон) when the couple paid their first visit to the Hall (когда эта пара заплатила = нанесла свой первый визит в Холл; to pay — платить).
Tom Canty's father was never heard of again (об отце Тома Кэнти больше никогда не слышали: «отец Тома Кэнти не был никогда слышан о снова»; to hear — слышать).
The king sought out the farmer (король разыскал фермера; to seek out — отыскать) who had been branded and sold as a slave (который был заклеймен и продан как раб; to sell — продавать), and reclaimed him from his evil life (и вытащил его из его злой жизни) with the Ruffler's gang (в шайке атамана), and put him in the way of a comfortable livelihood (и поставил его на путь спокойного дохода; to put — ставить, класть).
He also took that old lawyer out of prison (он также вытащил того старого адвоката из тюрьмы; to take out — вытащить: «взять наружу») and remitted his fine (и простил его штраф). He provided good homes (он предоставил хорошие дома) for the daughters of the two Baptist women (дочерям двух баптисток) whom he saw burned at the stake (которых он видел сожженными у столба), and roundly punished the official (и хорошенько наказал официала = судью церковного суда) who laid the undeserved stripes (который обрушил незаслуженную порку; to lay — класть) upon Miles Hendon's back (на спину Майлса Хендона).
He saved from the gallows the boy (он спас от виселицы мальчика) who had captured the stray falcon (который поймал заблудившегося ястреба), and also the woman who had stolen the remnant of cloth from a weaver (и также женщину, которая украла отрез ткани у ткача; to steal — красть); but he was too late (но он был слишком поздним = опоздал) to save the man who had been convicted (чтобы спасти человека, который был приговорен) of killing a deer in the royal forest (за убийство оленя в королевском парке).
He showed favor to the justice (он выказал милость судье) who had pitied him (который пожалел его) when he was supposed to have stolen a pig (когда его обвиняли в краже поросенка: «когда он был предполагаем украсть поросенка»), and he had the gratification of (и он имел вознаграждение в том, чтобы) seeing him grow in the public esteem (видеть, как он растет в общественном мнении) and become a great and honored man (и становится большим и уважаемым человеком).
desert [d**z*:t], couple [kApl]
WHEN the mysteries were all cleared up, it came out, by confession of Hugh Hendon, that his wife had repudiated Miles by his command that day at Hendon Hall — a command assisted and supported by the perfectly trustworthy promise that if she did not deny that he was Miles Hendon, and stand firmly to it, he would have her life; whereupon she said take it, she did not value it — and she would not repudiate Miles; then her husband said he would spare her life, but have Miles assassinated! This was a different matter; so she gave her word and kept it.
Hugh was not prosecuted for his threats or for stealing his brother's estates and h4, because the wife and brother would not testify against him — and the former would not have been allowed to do it, even if she had wanted to. Hugh deserted his wife and went over to the continent, where he presently died; and by and by the Earl of Kent married his relict. There were grand times and rejoicings at Hendon village when the couple paid their first visit to the Hall.
Tom Canty's father was never heard of again.
The king sought out the farmer who had been branded and sold as a slave, and reclaimed him from his evil life with the Ruffler's gang, and put him in the way of a comfortable livelihood.
He also took that old lawyer out of prison and remitted his fine. He provided good homes for the daughters of the two Baptist women whom he saw burned at the stake, and roundly punished the fficial who laid the undeserved stripes upon Miles Hendon's back.
He saved from the gallows the boy who had captured the stray falcon, and also the woman who had stolen the remnant of cloth from a weaver; but he was too late to save the man who had been convicted of killing a deer in the royal forest.
He showed favor to the justice who had pitied him when he was supposed to have stolen a pig, and he had the gratification of seeing him grow in the public esteem and become a great and honored man.
As long as the king lived (так долго, как король жил = всю свою жизнь) he was fond of (он любил: «был любящим») telling the story of his adventures (рассказывать историю своих приключений), all through (целиком: «всю через»), from the hour that the sentinel (с того часа, когда часовой) cuffed him away from the palace gate (отогнал его прочь от дворцовых ворот; to cuff — бить) till the final midnight (до последней: «финальной» полуночи) when he deftly mixed himself into a gang of hurrying workmen (когда он ловко смешался с ватагой спешащих рабочих; to mix — смешивать) and so slipped into the Abbey (и так проскользнул в Аббатство) and climbed up (и забрался вверх) and hid himself in the Confessor's tomb (и спрятался в гробнице Исповедника; to hide — прятать(ся)), and then slept so long (и затем проспал так долго; to sleep — спать), next day (на следующий день), that he came within one of missing the Coronation altogether (что он чуть не пропустил коронацию совсем: «что он пришел в пределы одного от того = близко к тому, чтобы пропустить коронацию совсем»). He said that the frequent rehearsing of the precious lesson (он говорил, что частое повторение этого драгоценного урока) kept him strong (хранило его сильным = поддерживало его) in his purpose (в его намерении) to make its teachings yield benefits to his people (заставить его уроки принести плоды его народу); and so, while his life was spared (и поэтому, пока его жизнь была пощажена = покуда он был жив) he should continue to tell the story (он бы продолжал рассказывать эту историю), and thus keep its sorrowful spectacles fresh in his memory (и так хранить ее печальные картины свежими в его памяти) and the springs of pity replenished in his heart (и источники сострадания полными: «пополненными» в его сердце).
Miles Hendon and Tom Canty were favorites of the king (Майлс Хендон и Том Кэнти были любимцами короля), all through his brief reign (все время его короткого правления: «все через его короткое правление»), and his sincere mourners (и его искренними плакальщиками = искренне скорбели о нем) when he died (когда он умер). The good Earl of Kent had too much good sense (добрый граф Кентский имел слишком много благоразумия: «хорошего разума») to abuse his peculiar privilege (чтобы злоупотреблять своей особой привилегией); but he exercised it twice (но он воспользовался ею дважды) after the instance we have seen of it (после того случая, который мы видели) before he was called from the world (прежде чем он был призван из мира); once at the accession of Queen Mary (однажды при восшествии на престол королевы Марии), and once at the accession of Queen Elizabeth (и однажды при восшествии на престол королевы Елизаветы). A descendant of his (один потомок его) exercised it (воспользовался ею) at the accession of James I (при восшествии на престол Якова Первого). Before this one's son (прежде чем этого = его сын) chose to use the privilege (выбрал = решил воспользоваться этой привилегией; to choose — выбирать), near a quarter of a century had elapsed (почти четверть века прошла), and the 'privilege of the Kents' had faded out (и «привилегия Кентов» испарилась) of most people's memories (из памяти большинства людей); so, when the Kent of that day (так что, когда Кент того времени) appeared before Charles I and his court (появился перед Карлом Первым и его двором) and sat down in the sovereign's presence (и уселся в присутствии суверена; to sit down — усесться: «сесть вниз») to assert and perpetuate (чтобы заявить о и увековечить) the right of his house (это право своего дома), there was a fine stir, indeed (был настоящий переполох, действительно)! But the matter was soon explained (но это дело было вскоре разъяснено) and the right confirmed (и право — подтверждено). The last earl of the line (последний граф в этом роду) fell in the wars (пал в войнах; to fall — пасть) of the Commonwealth (Английской республики = времен революции; the Commonwealth of England — Английская республика, существовавшая в 1649-1660 гг.) fighting for the king (сражаясь за короля), and the odd privilege (и эта странная привилегия) ended with him (закончилась с ним).
Tom Canty lived to be a very old man (Том Кэнти дожил до того, чтобы быть очень старым человеком), a handsome, white-haired old fellow (красивым, седовласым старцем), of grave and benignant aspect (величавой и милостивой/кроткой наружности). As long as he lasted (так долго, как он прожил = всю его жизнь; to last — сохраняться, длиться) he was honored (он был уважаем); and he was also reverenced (и он был также почитаем), for his striking and peculiar costume (ибо его удивительный и особенный костюм) kept the people reminded (напоминал людям: «держал людей напомненными») that 'in his time he had been royal' (что «в свое время он был королем»); so, wherever he appeared (так что, где бы он ни появился) the crowd fell apart (толпа расступалась; to fall apart — развалиться: «падать в стороны»), making way for him (делая путь для него), and whispering, one to another (и шепча, один другому), 'Doff thy hat (сними шляпу), it is the King's Ward (это Королевский Подопечный)!' — and so they saluted (и они приветствовали /его/), and got his kindly smile in return (и получали его доброжелательную улыбку в ответ) — and they valued it, too (и они ценили ее, конечно; too — тоже), for his was an honorable history (ибо это была благородная история).
Yes, King Edward VI lived only a few years (да, король Эдуард Шестой прожил лишь несколько лет), poor boy (бедный мальчик), but he lived them worthily (но он прожил их достойно). More than once (более чем однажды = не раз), when some great dignitary (когда какой-нибудь великий сановник), some gilded vassal of the crown (какой-нибудь раззолоченный вассал короны), made argument (спорил; argument — спор, доказательства) against his leniency (против его снисходительности), and urged that some law (и настаивал, что какой-нибудь закон) which he was bent upon amending (который он = король был склонен изменить; to bend — склоняться; to amend — исправить, улучшить) was gentle enough for its purpose (был /и без того/ достаточно мягким для своей цели), and wrought no suffering or oppression (и не причинял никакого страдания или притеснения) which any one need mightily mind (о котором кому-либо надо было серьезно беспокоиться; to need — нуждаться; to mind — возражать, иметь что-либо против), the young king turned the mournful eloquence of his great compassionate eyes (юный король оборачивал скорбное красноречие своих больших сострадательных глаз) upon him (на него) and answered (и отвечал):
'What dost thou know of suffering and oppression (что знаешь ты о страдании и угнетении)! I and my people know (я и мой народ знаем), but not thou (но не ты).'
The reign of Edward VI was a singularly merciful one (правление Эдуарда Шестого было редкостно милосердным) for those harsh times (для тех жестоких времен). Now that we are taking leave of him (теперь, когда мы покидаем его: «берем уход от него») let us try (постараемся: «позволим нам постараться») to keep this in our minds (хранить это в своей памяти), to his credit (на его добрую память = для его хорошей репутации).
rehearse [r**h*:s], yield [ji:ld], leniency [*li:n**ns*]
As long as the king lived he was fond of telling the story of his adventures, all through, from the hour that the sentinel cuffed him away from the palace gate till the final midnight when he deftly mixed himself into a gang of hurrying workmen and so slipped into the Abbey and climbed up and hid himself in the Confessor's tomb, and then slept so long, next day, that he came within one of missing the Coronation altogether. He said that the frequent rehearsing of the precious lesson kept him strong in his purpose to make its teachings yield benefits to his people; and so, while his life was spared he should continue to tell the story, and thus keep its sorrowful spectacles fresh in his memory and the springs of pity replenished in his heart.
Miles Hendon and Tom Canty were favorites of the king, all through his brief reign, and his sincere mourners when he died. The good Earl of Kent had too much good sense to abuse his peculiar privilege; but he exercised it twice after the instance we have seen of it before he was called from the world; once at the accession of Queen Mary, and once at the accession of Queen Elizabeth. A descendant of his exercised it at the accession of James I. Before this one's son chose to use the privilege, near a quarter of a century had elapsed, and the 'privilege of the Kents' had faded out of most people's memories; so, when the Kent of that day appeared before Charles I and his court and sat down in the sovereign's presence to assert and perpetuate the right of his house, there was a fine stir, indeed! But the matter was soon explained and the right confirmed. The last earl of the line fell in the wars of the Commonwealth fighting for the king, and the odd privilege ended with him.
Tom Canty lived to be a very old man, a handsome, white-haired old fellow, of grave and benignant aspect. As long as he lasted he was honored; and he was also reverenced, for his striking and peculiar costume kept the people reminded that 'in his time he had been royal'; so, wherever he appeared the crowd fell apart, making way for him, and whispering, one to another, 'Doff thy hat, it is the King's Ward!' — and so they saluted, and got his kindly smile in return — and they valued it, too, for his was an honorable history.
Yes, King Edward VI lived only a few years, poor boy, but he lived them worthily. More than once, when some great dignitary, some gilded vassal of the crown, made argument against his leniency, and urged that some law which he was bent upon amending was gentle enough for its purpose, and wrought no suffering or oppression which any one need mightily mind, the young king turned the mournful eloquence of his great compassionate eyes upon him and answered:
'What dost thou know of suffering and oppression! I and my people know, but not thou.'
The reign of Edward VI was a singularly merciful one for those harsh times. Now that we are taking leave of him let us try to keep this in our minds, to his credit.