He stopped, blushed (он осекся, покраснел), then continued low and sadly (затем продолжил тихо и грустно): 'Ah (ах), my malady persecuteth me again (моя болезнь преследует меня снова), and my mind wandereth (и мой ум блуждает). I meant the king's grace no irreverence (я не имел в виду никакой непочтительности по отношению к его милости королю).'
'We know it, sir (мы знаем это, сэр),' said the Princess Elizabeth (сказала принцесса Элизабет), taking her 'brother's' hand (беря руку ее «брата») between her two palms (между двумя своими ладонями = в руки), respectfully but caressingly (почтительно, но ласково); 'trouble not thyself as to that (не мучай себя насчет этого). The fault is none of thine (эта вина совсем не твоя = здесь нет твоей вины), but thy distemper's (но [это вина] твоего душевного расстройства).'
'Thou'rt a gentle comforter (ты нежная утешительница), sweet lady (милая леди),' said Tom, gratefully (сказал Том с благодарностью), 'and my heart moveth me to thank thee for't (и мое сердце понуждает меня благодарить тебя за это), and I may be so bold (если я могу быть таким отважным = осмелиться).'
Once the giddy little Lady Jane (однажды легкомысленная маленькая леди Джейн) fired a simple Greek phrase at Tom (выпалила простую греческую фразу Тому). The Princess Elizabeth's quick eye (быстрый глаз принцессы Элизабет) saw by the serene blankness (увидел по безмятежной пустоте) of the target's front (на лице цели = жертвы [Тома]) that the shaft was overshot (что стрела пролетела мимо цели); so she tranquilly (так что она спокойно) delivered a return volley (выпустила ответный залп) of sounding Greek (звучного греческого) on Tom's behalf (от лица Тома), and then straightway changed the talk (и затем сразу же перевела разговор) to other matters (на другие темы).
Time wore on pleasantly (время протекало приятно; to wear on — проходить, тянуться: «нести дальше»), and likewise smoothly (и так же легко), on the whole (в целом). Snags and sand-bars (коряги и отмели) grew less and less frequent (становились все менее и менее частыми), and Tom grew more and more at his ease (а Том все лучше осваивался; to be at one’s ease — чувствовать себя удобно), seeing that all were so lovingly bent upon helping him (видя, что все были так любяще склонны к тому, чтобы помогать ему) and overlooking his mistakes (и закрывать глаза на его промахи; to overlook — обозревать; смотреть сверху или поверх чего-либо; не заметить, просмотреть, пропустить; не обратить внимания). When it came out (когда обнаружилось) that the little ladies were to accompany him (что маленькие леди должны были сопровождать его) to the Lord Mayor's banquet in the evening (на пир у лорд-мэра вечером), his heart gave a bound of relief and delight (его сердце подскочило от облегчения и радости; bound — прыжок, сильный удар сердца), for he felt (ибо он почувствовал) that he should not be friendless now (что он не будет без друзей теперь), among that multitude of strangers (посреди этого множества незнакомцев), whereas, an hour earlier (тогда как часом ранее), the idea of their going with him (мысль о том, что они пойдут с ним) would have been an insupportable terror to him (была бы нестерпимым ужасом для него; to support — поддерживать).
Tom's guardian angels (ангелы-хранители Тома), the two lords (два лорда), had had less comfort in the interview (получали меньше удобства = удовольствия в беседе) than the other parties to it (чем другие участники ее). They felt much as if they were piloting a great ship through a dangerous channel (они чувствовали себя так, будто вели огромный корабль через опасный канал); they were on the alert constantly (они были начеку постоянно), and found their office no child's play (и находили, что их служба вовсе не детская игра). Wherefore (по каковой причине), at last (наконец), when the ladies' visit was drawing to a close (когда визит леди близился к концу) and the Lord Guilford Dudley was announced (и было доложено о лорде Гилфорде Дадли), they not only felt that their charge had been sufficiently taxed (они не только чувствовали, что их силы были достаточно напряжены; charge — обязанности, ответственность, попечение) for the present (на сей раз), but also that they themselves were not in the best condition (но также что они сами были не в лучшем состоянии) to take their ship back (чтобы привести свой корабль обратно) and make their anxious voyage (и совершить свое тревожное путешествие) all over again (по второму разу). So they respectfully advised Tom (так что они почтительно посоветовали Тому) to excuse himself (извиниться), which he was very glad to do (что он был очень рад сделать), although a slight shade of disappointment (хотя легкая тень разочарования) might have been observed (могла быть замечена) upon my Lady Jane's face (на лице миледи Джейн) when she heard the splendid stripling denied admittance (когда она услышала (о том, что) прекрасному юноше отказано в посещении; stripling — подросток, юноша).
dangerous [*de*nG*r*s], banquet [*b**kw*t], anxious [***kS*s]
Tom mumbled something that stood for assent, but felt that he was getting upon dangerous ground. Somewhat later it was mentioned that Tom was to study no more at present, whereupon her little ladyship exclaimed:
''Tis a pity, 'tis such a pity! Thou were proceeding bravely. But bide thy time in patience; it will not be for long. Thou'lt yet be graced with learning like thy father, and make thy tongue master of as many languages as his, good my prince.'
'My father!' cried Tom, off his guard for the moment. 'I trow he cannot speak his own so that any but the swine that wallow in the sties may tell his meaning; and as for learning of any sort soever —'
He looked up and encountered a solemn warning in my Lord St. John's eyes.
He stopped, blushed, then continued low and sadly: 'Ah, my malady persecuteth me again, and my mind wandereth. I meant the king's grace no irreverence.'
'We know it, sir,' said the Princess Elizabeth, taking her 'brother's' hand between her two palms, respectfully but caressingly; 'trouble not thyself as to that. The fault is none of thine, but thy distemper's.'
'Thou'rt a gentle comforter, sweet lady,' said Tom, gratefully, 'and my heart moveth me to thank thee for't, and I may be so bold.'
Once the giddy little Lady Jane fired a simple Greek phrase at Tom. The Princess Elizabeth's quick eye saw by the serene blankness of the target's front that the shaft was overshot; so she tranquilly delivered a return volley of sounding Greek on Tom's behalf, and then straightway changed the talk to other matters.
Time wore on pleasantly, and likewise smoothly, on the whole. Snags and sand-bars grew less and less frequent, and Tom grew more and more at his ease, seeing that all were so lovingly bent upon helping him and overlooking his mistakes. When it came out that the little ladies were to accompany him to the Lord Mayor's banquet in the evening, his heart gave a bound of relief and delight, for he felt that he should not be friendless now, among that multitude of strangers, whereas, an hour earlier, the idea of their going with him would have been an insupportable terror to him.
Tom's guardian angels, the two lords, had had less comfort in the interview than the other parties to it. They felt much as if they were piloting a great ship through a dangerous channel; they were on the alert constantly, and found their office no child's play. Wherefore, at last, when the ladies' visit was drawing to a close and the Lord Guilford Dudley was announced, they not only felt that their charge had been sufficiently taxed for the present, but also that they themselves were not in the best condition to take their ship back and make their anxious voyage all over again. So they respectfully advised Tom to excuse himself, which he was very glad to do, although a slight shade of disappointment might have been observed upon my Lady Jane's face when she heard the splendid stripling denied admittance.
There was a pause now (теперь настала пауза), a sort of waiting silence (что-то вроде ожидающего молчания) which Tom could not understand (которое Том не мог понять). He glanced at Lord Hertford (он взглянул на лорда Хартфорда), who gave him a sign (который подал ему знак) — but he failed to understand that also (но он не смог понять его тоже; to fail — не суметь что-то сделать, провалиться). The ready Elizabeth came to the rescue (готовая Элизабет пришла на помощь) with her usual easy grace (со своим обычным тактом). She made reverence and said (она поклонилась и сказала):
'Have we leave (имеем ли мы позволение) of the prince's grace my brother (от его милости принца, нашего брата) to go (идти)*'
Tom said (Том сказал):
'Indeed (действительно), your ladyships can have (ваши милости могут получить) whatsoever of me they will (что угодно от меня, что они захотят = все, что они хотят от меня), for the asking (за просьбу); yet would I rather give them any other thing (и все же скорее я дал бы им любую другую вещь) that in my poor power lieth (которая будет в моих слабых силах; lieth — устар. вместо lies от to lie — лежать) than leave to take the light and blessing of their presence hence (чем позволение забрать свет и благословение их присутствия отсюда = позволение уйти). Give ye good den (дайте вам хорошее укрытие = прощайте), and God be with ye (и Господь да пребудет с вами; ye — устар. вместо you)!' Then he smiled inwardly (затем он улыбнулся внутренне) at the thought (при мысли), ''tis not for naught (не напрасно; naught — ничто) I have dwelt (я жил; to dwell — проживать) but among princes in my reading (только среди принцев в моем чтении), and taught my tongue some slight trick (и научил свой язык некоторым тонким трюкам) of their broidered and gracious speech (их цветистой и любезной речи) withal (этим = таким образом)!'
When the illustrious maidens were gone (когда блистательные девушки ушли), Tom turned wearily to his keepers and said (Том повернулся устало к своим стражам и сказал):
'May it please your lordships (будут ли так любезны ваши светлости) to grant me leave (дать мне позволение) to go into some corner (пойти в какой-нибудь уголок) and rest me (и отдохнуть: «упокоить меня»)!'
Lord Hertford said (лорд Хартфорд сказал):
'So please your highness (как угодно вашему высочеству), it is for you to command (это вам пристало приказывать: «это есть для вас приказывать»), it is for us to obey (а нам пристало повиноваться). That thou shouldst rest (чтобы ты отдохнул), is indeed a needful thing (есть действительно надобная вещь), since thou must journey to the city presently (ибо ты должен отправиться в город вскоре).'
He touched a bell (он тронул колокольчик) and a page appeared (и появился паж), who was ordered (которому было приказано) to desire the presence of Sir William Herbert (желать присутствия = просить сэра Уильяма Герберта). This gentleman came straightway (этот джентльмен пришел тотчас), and conducted Tom to an inner apartment (и провел Тома во внутренние покои). Tom's first movement there (первым движением Тома там) was to reach (было потянуться) for a cup of water (за кружкой воды); but a silk-and-velvet servitor (но слуга, одетый в шелк и бархат) seized it (схватил ее), dropped upon one knee (рухнул на одно колено), and offered it to him (и предложил ее ему) on a golden salver (на золотом подносе).
Next (затем), the tired captive sat down (усталый пленник сел; to sit — сидеть; to sit down = садиться: «сесть вниз») and was going to take off his buskins (и собирался снять свои башмаки), timidly asking leave with his eye (робко прося разрешения взглядом: «глазом»), but another silk-and-velvet discomforter (но другой шелково-бархатный нарушитель спокойствия) went down upon his knees (опустился на колени) and took the office (и взял на себя это дело: «обязанность») from him (от него). He made two or three further efforts (он сделал еще два или три дальнейших усилия) to help himself (помочь себе = справиться самостоятельно), but being promptly forestalled each time (но будучи быстро опережен каждый раз), he finally gave up (он наконец сдался; to give up — сдаваться), with a sigh of resignation (со вздохом покорности) and a murmured (и сказанными под нос словами; to murmur — бормотать) 'Beshrew me (будь я проклят; to beshrew — проклинать), but I marvel they (но я удивляюсь (что) они) do not require to breathe for me also (не требуют дышать за меня также)!' Slippered (в шлепанцах; slippers — шлепанцы), and wrapped in a sumptuous robe (и закутанный в роскошное платье), he laid himself down at last to rest (он улегся наконец, чтобы отдохнуть; to lay down — класть, ложиться), but not to sleep (но не чтобы спать), for his head was too full of thoughts (так как его голова была слишком полна мыслями) and the room too full of people (а комната слишком полна людей). He could not dismiss the former (он не мог отогнать первые [т.е. мысли]), so they stayed (так что они остались); he did not know enough to dismiss the latter (он не умел достаточно, чтобы распустить последних [т.е. людей]), so they stayed also (так что они остались тоже), to his vast regret (к его большому сожалению) — and theirs (и их /сожалению/).
rescue [*reskju:], inwardly [**nw*dl*], gracious [*gre*S*s]
There was a pause now, a sort of waiting silence which Tom could not understand. He glanced at Lord Hertford, who gave him a sign — but he failed to understand that also. The ready Elizabeth came to the rescue with her usual easy grace. She made reverence and said:
'Have we leave of the prince's grace my brother to go*'
Tom said:
'Indeed, your ladyships can have whatsoever of me they will, for the asking; yet would I rather give them any other thing that in my poor power lieth, than leave to take the light and blessing of their presence hence. Give ye good den, and God be with ye!' Then he smiled inwardly at the thought, ''tis not for naught I have dwelt but among princes in my reading, and taught my tongue some slight trick of their broidered and gracious speech withal!'
When the illustrious maidens were gone, Tom turned wearily to his keepers and said:
'May it please your lordships to grant me leave to go into some corner and rest me!'
Lord Hertford said:
'So please your highness, it is for you to command, it is for us to obey. That thou shouldst rest, is indeed a needful thing, since thou must journey to the city presently.'
He touched a bell and a page appeared, who was ordered to desire the presence of Sir William Herbert. This gentleman came straightway, and conducted Tom to an inner apartment. Tom's first movement there was to reach for a cup of water; but a silk-and-velvet servitor seized it, dropped upon one knee, and offered it to him on a golden salver.
Next, the tired captive sat down and was going to take off his buskins, timidly asking leave with his eye, but another silk-and-velvet discomforter went down upon his knees and took the office from him. He made two or three further efforts to help himself, but being promptly forestalled each time, he finally gave up, with a sigh of resignation and a murmured 'Beshrew me, but I marvel they do not require to breathe for me also!' Slippered, and wrapped in a sumptuous robe, he laid himself down at last to rest, but not to sleep, for his head was too full of thoughts and the room too full of people. He could not dismiss the former, so they stayed; he did not know enough to dismiss the latter, so they stayed also, to his vast regret — and theirs.
Tom's departure (уход Тома) had left his two noble guardians alone (оставил его двух благородных стражей одних). They mused awhile (они находились в задумчивости некоторое время), with much headshaking (с покачиваниями головой; to shake — трясти) and walking the floor (и ходьбой туда-сюда; floor — пол), then Lord St. John said (затем лорд Сент- Джон сказал):
'Plainly (итак, по совести; plain — плоский, ровный; очевидный, явный, ясный), what dost thou think (что ты думаешь)*'
'Plainly, then, this (откровенно, значит, вот что). The king is near his end (король близок к концу), my nephew is mad (мой племянник безумен), mad will mount the throne (безумным взойдет на трон; to mount — вскарабкаться, забраться), and mad remain (и безумным останется). God protect England (защити Бог Англию), since she will need it (ибо она будет нуждаться в этом; to need — нуждаться)!'
'Verily it promiseth so (истинно это обещает (быть) так; to promise — обещать), indeed (действительно). But (но)... have you no misgivings (не имеешь ли ты дурных предчувствий) as to... as to... (касательно… касательно…)'
The speaker hesitated (говорящий запнулся), and finally stopped (и наконец остановился = замолк). He evidently felt (он, очевидно, почувствовал; to feel — чувствовать) that he was upon delicate ground (что он ступил на деликатную территорию). Lord Hertford stopped before him (лорд Хартфорд остановился перед ним), looked into his face with a clear, frank eye (посмотрел ему в лицо ясным, прямым взглядом: «глазом»), and said (и сказал):
'Speak on (говори дальше = продолжай) — there is none to hear but me (некому услышать, кроме меня). Misgivings as to what (предчувствий касательно чего)*'
'I am loath (мне не хочется: «я есть нежелающий») to word the thing that is in my mind (высказать вещь, которая у меня на уме), and thou so near to him in blood (а ты так близок ему по крови), my lord (милорд). But craving pardon (но будучи жаждущим прощения) if I do offend (если я все-таки нанесу оскорбление; to offend — обидеть, оскорбить), seemeth it not strange (не кажется ли странным) that madness could so change his port and manner (что безумие могло бы так изменить его повадку и манеру держаться)! — not but that his port and speech are princely still (не то что бы его манера и речь не были все еще достойны принца), but that they differ in one unweighty trifle or another (но что они отличаются в том или ином незначительном пустяке), from what his custom was aforetime (от /того/, каким его обыкновение было раньше). Seemeth it not strange (не кажется ли это странным) that madness should filch from his memory (чтобы его безумие похитило = стерло из его памяти) his father's very lineaments (самые черты (лица) его отца); the customs and observances (обычаи и знаки внимания) that are his due (которые ему подобают) from such as be about him (от тех кто суть вокруг него = окружают его); and, leaving him his Latin (и, оставив ему его латынь), strip him of his Greek and French (лишило его его греческого и французского)* My lord (милорд), be not offended (не обижайся = не будь оскорблен), but ease my mind of its disquiet (но облегчи мой разум от его беспокойства) and receive my grateful thanks (и прими мои благодарности; grateful — благодарный; thanks — благодарность). It haunteth me (это преследует меня = мысль), his saying he was not the prince (его слова, что он не принц), and so (и так) —'
'Peace, my lord (замолчи, милорд), thou utterest treason (ты произносишь крамолу: «измену»)! Hast forgot the king's command (ты забыл приказание короля)* Remember I am party to thy crime (помни, что я соучастник твоего преступления), if I but listen (/даже/ если я только послушаю).'
St. John paled (Сент-Джон побледнел), and hastened to say (и поспешил сказать = поспешно сказал):
'I was in fault (я был виновен; fault — вина), I do confess it (я действительно признаю это). Betray me not (не выдавай меня), grant me this grace out of thy courtesy (даруй мне эту милость из твоей любезности), and I will neither think nor speak of this thing more (и я не буду ни думать, ни говорить об этой вещи больше). Deal not hardly with me, sir (не поступай со мной жестоко), else am I ruined (иначе я погиб).'
'I am content (я удовлетворен), my lord (милорд). So thou offend not again (так что ты не совершай проступка снова), here or in the ears of others (здесь или перед другими: «в ушах других»), it shall be as though thou hadst not spoken (будет так, как если бы ты не говорил). But thou needst not have misgivings (но тебе не нужно иметь подозрений). He is my sister's son (он сын моей сестры); are not his voice, his face, his form, familiar to me from his cradle (разве его голос, его лицо, его облик не знакомы мне с его колыбели = с тех пор, как он был младенцем)* Madness can do all the odd conflicting things thou seest in him (безумие может совершить все странные противоречивые вещи, (которые) ты видишь в нем), and more (и (даже) больше). Dost not recall (не вспоминаешь ли ты) how that the old Baron Marley (как старый барон Марли), being mad (будучи сумасшедшим), forgot the favor of his own countenance (забыл внешность своего лица) that he had known for sixty years (которую он знал 60 лет), and held it was another's (и полагал: «держал» (что) оно было чужим/принадлежало другому; to hold — держать); nay (нет — устар.), even claimed (даже утверждал) he was the son of Mary Magdalene (что он сын Марии Магдалины), and that his head was made of Spanish glass (и чт его голова сделана из испанского стекла); and sooth to say (и, по правде сказать), he suffered none to touch it (он не выносил, чтобы кто-либо к ней прикасался; to suffer — страдать, переносить), lest by mischance some heedless hand might shiver it (чтобы по случайности какая-нибудь неосторожная рука не могла разбить ее вдребезги; lest — чтобы не; mischance — несчастный случай; shiver — дрожать, разбивать вдребезги). Give thy misgivings easement (дай своим подозрениям облегчение = не мучай себя подозрениями), good my lord (мой добрый лорд). This is the very prince (это настоящий принц), I know him well (я знаю его хорошо) — and soon will be thy king (и скоро будет твоим королем); it may advantage thee (это может принести тебе пользу) to bear this in mind (носить это в уме = держат в голове) and more dwell upon it than the other (и больше задерживаться (мыслями) на этом, чем на другом; to dwell — останавливаться, задерживаться, жить, обитать).'
After some further talk (после дальнейшего разговора), in which the Lord St. John covered up his mistake (в котором лорд Сент-Джон покрыл свою ошибку = вину) as well as he could (так хорошо, как он (только) мог) by repeated protests (повторенными = частыми заявлениями) that his faith was thoroughly grounded now (что его вера была основательна укоренена = упрочена), and could not be assailed by doubts again (и не могла быть атакована сомнениями снова; to assail — нападать), the Lord Hertford relieved his fellow-keeper (лорд Хартфорд отпустил своего товарища- хранителя), and sat down to keep watch and ward alone (и сел сторожить: «держать наблюдение и опеку» один). He was soon deep in meditation (он погрузился скоро глубоко в раздумья). And evidently the longer he thought (и, очевидно, чем дольше он думал; to think — думать), the more he was bothered (тем больше он был обеспокоен). By and by he began to pace the floor and mutter (вскоре он начал измерять шагами пол и бормотать; to begin — начинать; to pace — шагать).
'Tush, he must be the prince (тьфу, он должен быть принцем = он наверняка принц)! Will any he in all the land maintain there can be two (будет ли кто-либо в стране утверждать, что могут быть двое; to maintain — поддерживать, утверждать), not of one blood and birth (не от одной крови и рождения = не родственники), so marvelously twinned (так чудесно похожие; twin — близнец)* And even were it so (и даже будь это так), 'twere yet a stranger miracle that chance should cast the one into the other's place (это было бы еще более странным чудом, чтобы случай поставил одного на место другого; ‘twere = it were; stranger — более странный; to cast — бросать). Nay, 'tis folly, folly, folly (нет, это чушь, чушь, чушь)!'
Presently he said (спустя некоторое время он сказал):
'Now were he impostor (так, будь он самозванцем) and called himself prince (и называл бы себя принцем), look you that would be natural (глянь-ка, это было бы естественно); that would be reasonable (это было бы логично). But lived ever an impostor yet (но жил ли когда-нибудь еще самозванец), who, being called prince by the king (который, будучи назван принцем королем), prince by the court (принцем — двором), prince by all (принцем — всеми), denied his dignity (отрицал бы свое высокое положение) and pleaded against his exaltation (умолял бы /отказать ему в/ возвеличивании; against — против)* No (нет)! By the soul of St. Swithin, no (/клянусь/ душой св. Свитина, нет)! This is the true prince, gone mad (это истинный принц, сошедший с ума = ставший безумным; to go — идти, становиться)!'
treason [*tri:z*n], advantage [*d*va:nt*d*], thought [*O:t]
Tom's departure had left his two noble guardians alone. They mused awhile, with much headshaking and walking the floor, then Lord St. John said:
'Plainly, what dost thou think*'
'Plainly, then, this. The king is near his end, my nephew is mad, mad will mount the throne, and mad remain. God protect England, since she will need it!'
'Verily it promiseth so, indeed. But... have you no misgivings as to... as to...'
The speaker hesitated, and finally stopped. He evidently felt that he was upon delicate ground. Lord Hertford stopped before him, looked into his face with a clear, frank eye, and said:
'Speak on — there is none to hear but me. Misgivings as to what*'
'I am loath to word the thing that is in my mind, and thou so near to him in blood, my lord. But craving pardon if I do offend, seemeth it not strange that madness could so change his port and manner! — not but that his port and speech are princely still, but that they differ in one unweighty trifle or another, from what his custom was aforetime. Seemeth it not strange that madness should filch from his memory his father's very lineaments; the customs and observances that are his due from such as be about him; and, leaving him his Latin, strip him of his Greek and French* My lord, be not offended, but ease my mind of its disquiet and receive my grateful thanks. It haunteth me, his saying he was not the prince, and so —'
'Peace, my lord, thou utterest treason! Hast forgot the king's command* Remember I am party to thy crime, if I but listen.'
St. John paled, and hastened to say:
'I was in fault, I do confess it. Betray me not, grant me this grace out of thy courtesy, and I will neither think nor speak of this thing more. Deal not hardly with me, sir, else am I ruined.'
'I am content, my lord. So thou offend not again, here or in the ears of others, it shall be as though thou hadst not spoken. But thou needst not have misgivings. He is my sister's son; are not his voice, his face, his form, familiar to me from his cradle* Madness can do all the odd conflicting things thou seest in him, and more. Dost not recall how that the old Baron Marley, being mad, forgot the favor of his own countenance that he had known for sixty years, and held it was another's; nay, even claimed he was the son of Mary Magdalene, and that his head was made of Spanish glass; and sooth to say, he suffered none to touch it, lest by mischance some heedless hand might shiver it. Give thy misgivings easement, good my lord. This is the very prince, I know him well — and soon will be thy king; it may advantage thee to bear this in mind and more dwell upon it than the other.'
After some further talk, in which the Lord St. John covered up his mistake as well as he could by repeated protests that his faith was thoroughly grounded now, and could not be assailed by doubts again, the Lord Hertford relieved his fellow-keeper, and sat down to keep watch and ward alone. He was soon deep in meditation. And evidently the longer he thought, the more he was bothered. By and by he began to pace the floor and mutter.
'Tush, he must be the prince! Will any he in all the land maintain there can be two, not of one blood and birth, so marvelously twinned* And even were it so, 'twere yet a stranger miracle that chance should cast the one into the other's place. Nay, 'tis folly, folly, folly!'
Presently he said:
'Now were he impostor and called himself prince, look you that would be natural; that would be reasonable. But lived ever an impostor yet, who, being called prince by the king, prince by the court, prince by all, denied his dignity and pleaded against his exaltation* No! By the soul of St. Swithin, no! This is the true prince, gone mad!'
CHAPTER VII (Глава седьмая)
SOMEWHAT after one in the afternoon (вскоре после часа дня), Tom resignedly underwent the ordeal of being dressed for dinner (Том покорно прошел испытание одеванием к ужину). He found himself as finely clothed as before (он нашел себя столь же прекрасно одетым, как прежде), but everything different (но все другое), everything changed (все измененное), from his ruff to his stockings (от рюша до чулок). He was presently conducted with much state to a spacious and ornate apartment (его вскоре отвели с большой торжественностью в просторную и изысканно украшенную комнату), where a table was already set for one (где уже был накрыт стол на одного; to set — устанавливать). Its furniture (ее мебель = мебель в этой комнате) was all of massy gold (была вся из массивного золота), and beautified with designs (и украшена узорами) which well- nigh made it priceless (которые почти делали ее бесценной; nigh — близко, устар.), since they were the work of Benvenuto (так как они были работой Бенвенуто). The room was half filled (комната была наполовину заполнена) with noble servitors (благородными = вельможными слугами). A chaplain said grace (капеллан прочитал молитву), and Tom was about to fall to (и Том был готов приняться за дело), for hunger had long been constitutional with him (ибо голод долго был неотъемлемой частью его), but was interrupted by my lord the Earl of Berkeley (но был остановлен милордом графом Беркли; to interrupt — прерывать, мешать, вмешиваться), who fastened a napkin about his neck (который повязал салфетку вокруг его шеи); for the great post of Diaperers to the Prince of Wales (ибо высокий пост Подвязывателей салфеток Принцу Уэльскому; diaper — салфетка) was hereditary in this nobleman's family (был наследственным в семье этого дворянина). Tom's cupbearer was present (виночерпий Тома был рядом; present — присутствующий), and forestalled all his attempts to help himself to wine (и предупреждал все его попытки налить себе самому вина). The Taster (отведыватель; to taste — пробовать еду, напитки) to his Highness the Prince of Wales (Его Высочеству Принцу Уэльскому) was there also (был там тоже), prepared to taste any suspicious dish (готовый попробовать любое подозрительное блюдо) upon requirement (по требованию; to require — требовать), and run the risk of being poisoned (и рискнуть быть отравленным; to run — бежать, управлять; to poison — отравить). He was only an ornamental appendage at this time (он был только декоративным придатком в то время), and was seldom called to exercise his function (и редко призывался исполнять свои обязанности); but there had been times (но бывали времена), not many generations past (не много поколений назад), when the office of taster (когда должность отведывателя) had its perils (имела свои опасности), and was not a grandeur to be desired (и не была желательным высоким положением; to desire — желать). Why they did not use a dog or a plumber seems strange (почему они не использовали собаку или паяльщика/водопроводчика кажется странным); but all the ways of royalty (но все пути королевской власти) are strange (странны). My Lord d'Arcy, First Groom of the Chamber (милорд д’Арси, первый камердинер), was there (был там), to do goodness knows what (чтобы делать Бог знает что); but there he was (но там он был) — let that suffice (и этого достаточно). The Lord Chief Butler (главный дворецкий) was there (был там), and stood behind Tom's chair overseeing the solemnities (и стоял за стулом Тома, наблюдая за церемониалом), under command of the Lord Great Steward and the Lord Head Cook (под началом лорда главного распорядителя и лорда главного повара), who stood near (которые стояли поблизости). Tom had three hundred and eighty-four servants besides these (у Тома было 384 слуги кроме этих); but they were not all in that room, of course (но они были не все в той комнате, конечно), nor the quarter of them (и даже не четверть их); neither was Tom aware yet that they existed (и Том даже не знал еще, что они существовали).
All those that were present (все те, которые присутствовали) had been well drilled within the hour (были натренированы в течение часа) to remember that the prince was temporarily out of his head (помнить, что принц был временно не в ладах с головой: «из своей головы»), and to be careful to show no surprise at his vagaries (и постараться не выказывать никакого удивления его выходками; careful — осторожный). These 'vagaries' were soon on exhibition before them (эти выходки скоро стали им видны: «напоказ перед ними»; exhibition — выставка; проявление); but they only moved their compassion and their sorrow (но они вызвали только их сострадание и печаль; to move — двигать, побуждать, растрогать), not their mirth (не веселье). It was a heavy affliction to them (это было тяжелым горем для них) to see the beloved prince so stricken (видеть возлюбленного принца таким больным; to strike — ударять, поражать).
present [*prez*nt], exhibition [egz**b*S(*)n], beloved [b**lAvd]
SOMEWHAT after one in the afternoon, Tom resignedly underwent the ordeal of being dressed for dinner. He found himself as finely clothed as before, but everything different, everything changed, from his ruff to his stockings. He was presently conducted with much state to a spacious and ornate apartment, where a table was already set for one. Its furniture was all of massy gold, and beautified with designs which well-nigh made it priceless, since they were the work of Benvenuto. The room was half filled with noble servitors. A chaplain said grace, and Tom was about to fall to, for hunger had long been constitutional with him, but was interrupted by my lord the Earl of Berkeley, who fastened a napkin about his neck; for the great post of Diaperers to the Prince of Wales was hereditary in this nobleman's family. Tom's cupbearer was present, and forestalled all his attempts to help himself to wine. The Taster to his Highness the Prince of Wales was there also, prepared to taste any suspicious dish upon requirement, and run the risk of being poisoned. He was only an ornamental appendage at this time, and was seldom called to exercise his function; but there had been times, not many generations past, when the office of taster had its perils, and was not a grandeur to be desired. Why they did not use a dog or a plumber seems strange; but all the ways of royalty are strange. My Lord d'Arcy, First Groom of the Chamber, was there, to do goodness knows what; but there he was — let that suffice. The Lord Chief Butler was there, and stood behind Tom's chair overseeing the solemnities, under command of the Lord Great Steward and the Lord Head Cook, who stood near. Tom had three hundred and eighty-four servants besides these; but they were not all in that room, of course, nor the quarter of them; neither was Tom aware yet that they existed.
All those that were present had been well drilled within the hour to remember that the prince was temporarily out of his head, and to be careful to show no surprise at his vagaries. These 'vagaries' were soon on exhibition before them; but they only moved their compassion and their sorrow, not their mirth. It was a heavy affliction to them to see the beloved prince so stricken.
Poor Tom ate with his fingers mainly (бедный Том ел пальцами в основном); but no one smiled at it (но никто не улыбался этому), or even seemed to observe it (и даже не подавал вида, что замечает это). He inspected his napkin curiously and with deep interest (он рассмотрел свою салфетку любопытно и с глубоким интересом), for it was of a very dainty and beautiful fabric (потому что она была из очень тонкой и красивой ткани), then said with simplicity (затем сказал простодушно):
'Prithee, take it away, lest in mine unheedfulness it be soiled (пожалуйста, унесите ее прочь, чтобы по моей неловкости она не была испачкана).'
The Hereditary Diaperer (наследный Подвязыватель салфеток) took it away with reverent manner (унес ее в почтительной манере), and without word or protest of any sort (и без единого возражения: «слова протеста»; of any sort — любого рода).
Tom examined the turnips and the lettuce with interest (Том осмотрел репу и латук с интересом), and asked what they were (и спросил, что это такое), and if they were to be eaten (и должны ли они были быть съедены = можно ли их есть); for it was only recently that men had begun to raise these things in England (ибо только недавно люди начали выращивать эти вещи в Англии) in place of importing them (вместо того, чтобы импортировать их) as luxuries from Holland (как товары роскоши из Голландии). His question was answered with grave respect (на его вопрос ответили с глубоким уважением; grave — серьезный, важный), and no surprise manifested (и без проявления какого-либо удивления). When he had finished his dessert (когда он закончил десерт), he filled his pockets with nuts (он наполнил карманы орехами); but nobody appeared to be aware of it (но никто не подал вида, что заметил это; to be aware of — быть осведомленным о), or disturbed by it (или был покороблен этим). But the next moment he was himself disturbed by it (но в следующее мгновение он сам пришел в замешательство из-за этого), and showed discomposure (и выказал волнение); for this was the only service he had been permitted to do with his own hands (ибо это была единственная вещь, которую ему позволили сделать своими собственными руками; service — служба, услуга) during the meal (во время еды), and he did not doubt that he had done (и он не сомневался, что сделал) a most improper and unprincely thing (совершенно неприличную и неподобающую принцу вещь). At that moment the muscles of his nose began to twitch (в этот момент мускулы его носа начали подергиваться), and the end of that organ to lift and wrinkle (а кончик этого органа — подниматься и морщиться). This continued (это продолжалось), and Tom began to evince a growing distress (и Том начал выказывать растущее страдание). He looked appealingly, first at one and then another of the lords about him (он взглянул умоляюще сперва на одного, а затем на другого из лордов вокруг него), and tears came into his eyes (и слезы навернулись у него на глазах; to come — приходить). They sprang forward with dismay in their faces (они бросились вперед со смятением на лицах; to spring — брызгать, вскакивать), and begged to know his trouble (и умоляли (о том чтобы) узнать его беду). Tom said with genuine anguish (Том сказал с неподдельной мукой):
'I crave your indulgence (я умоляю о прощении); my nose itcheth cruelly (мой нос жестоко чешется; to itch — чесаться). What is the custom and usage (какова традиция и обычай) in this emergence (в таком крайнем случае)* Prithee speed (пожалуйста, поспешите), for 'tis but a little time that I can bear it (ибо лишь недолгое время я могу выносить это).'
None smiled (никто не улыбнулся); but all were sore perplexed (но все были сильно озадачены), and looked one to the other in deep tribulation (и смотрели один на другого в глубоком несчастье) for counsel (за советом = ища совета). But, behold (но смотри), here was a dead wall (здесь была глухая: «мертвая» стена), and nothing in English history to tell how to get over it (и (не было) ничего в английской истории, что могло бы рассказать, как справиться с этим). The Master of Ceremonies was not present (церемониймейстер не присутствовал); there was no one (не было никого) who felt safe to venture upon this uncharted sea (кто бы решился отправиться по этому не отмеченному на карте морю; to feel — чувствовать; safe — находящийся в безопасности; to venture — отважиться), or risk the attempt (или рискнуть попробовать; attempt — попытка) to solve this solemn problem (решить эту важную проблему). Alas (увы)! there was no Hereditary Scratcher (не было наследственного чесальщика; to scratch — чесать, царапать). Meantime (тем временем) the tears had overflowed their banks (слезы вышли из берегов; to overflow — течь через края), and begun to trickle down Tom's cheeks (и начали стекать вниз по щекам Тома). His twitching nose (его дергающийся нос) was pleading more urgently than ever for relief (требовал более срочно, чем когда-либо, облегчения). At last nature broke down the barriers of etiquette (наконец природа сломала барьеры этикета; to break down — ломать(ся)); Tom lifted up an inward prayer for pardon if he was doing wrong (Том вознес внутреннюю молитву о прощении, если он поступал неправильно), and brought relief to the burdened hearts of his court (и принес облегчение отягощенным сердцам своего двора) by scratching his nose himself (почесав свой нос сам).
hereditary [h**red*t*r*], luxury [*lAkS*r*], venture [*ventS*]
Poor Tom ate with his fingers mainly; but no one smiled at it, or even seemed to observe it. He inspected his napkin curiously and with deep interest, for it was of a very dainty and beautiful fabric, then said with simplicity:
'Prithee, take it away, lest in mine unheedfulness it be soiled.'
The Hereditary Diaperer took it away with reverent manner, and without word or protest of any sort.
Tom examined the turnips and the lettuce with interest, and asked what they were, and if they were to be eaten; for it was only recently that men had begun to raise these things in England in place of importing them as luxuries from Holland. His question was answered with grave respect, and no surprise manifested. When he had finished his dessert, he filled his pockets with nuts; but nobody appeared to be aware of it, or disturbed by it. But the next moment he was himself disturbed by it, and showed discomposure; for this was the only service he had been permitted to do with his own hands during the meal, and he did not doubt that he had done a most improper and unprincely thing. At that moment the muscles of his nose began to twitch, and the end of that organ to lift and wrinkle. This continued, and Tom began to evince a growing distress. He looked appealingly, first at one and then another of the lords about him, and tears came into his eyes. They sprang forward with dismay in their faces, and begged to know his trouble. Tom said with genuine anguish:
'I crave your indulgence; my nose itcheth cruelly. What is the custom and usage in this emergence* Prithee speed, for 'tis but a little time that I can bear it.'
None smiled; but all were sore perplexed, and looked one to the other in deep tribulation for counsel. But, behold, here was a dead wall, and nothing in English history to tell how to get over it. The Master of Ceremonies was not present; there was no one who felt safe to venture upon this uncharted sea, or risk the attempt to solve this solemn problem. Alas! there was no Hereditary Scratcher. Meantime the tears had overflowed their banks, and begun to trickle down Tom's cheeks. His twitching nose was pleading more urgently than ever for relief. At last nature broke down the barriers of etiquette; Tom lifted up an inward prayer for pardon if he was doing wrong, and brought relief to the burdened hearts of his court by scratching his nose himself.
His meal being ended (когда его трапеза окончилась: «его трапеза будучи оконченной»), a lord came and held before him a broad, shallow, golden dish with fragrant rose-water in it (один лорд подошел и держал перед ним = поднес ему широкое, плоское золотое блюдо с благоухающей розовой водой в нем), to cleanse his mouth and fingers with (чтобы очистить его рот и пальцы (ею); with — с); and my lord the Hereditary Diaperer stood by with a napkin for his use (а милорд Наследственный Подвязыватель салфеток стоял рядом с салфеткой для его использования = чтобы он мог ей воспользоваться). Tom gazed at the dish a puzzled moment or two (Том смотрел на блюдо в замешательстве минуту-другую: «один или два смущенных момента»), then raised it to his lips (затем поднял его к своим губам), and gravely took a draught (и серьезно сделал глоток; to take — брать). Then he returned it to the waiting lord, and said (затем он вернул его прислуживающему лорду и сказал):
'Nay, it likes me not, my lord (нет, это мне не нравится, милорд); it hath a pretty flavor (она имеет приятный аромат), but it wanteth strength (но ей недостает силы = насыщенности).'
This new eccentricity (эта новая эксцентричная выходка) of the prince's ruined mind (поврежденного разума принца) made all the hearts about him ache (заставило все сердца вокруг него заболеть); but the sad sight moved none to merriment (но это грустное зрелище ни в ком не вызвало веселья).
Tom's next unconscious blunder (следующим невольным: «бессознательным» промахом Тома) was to get up and leave the table (было встать и покинуть стол) just when the chaplain had taken his stand behind his chair (как раз когда капеллан занял свое место за его стулом) and with uplifted hands (и с поднятыми руками) and closed uplifted eyes (и закрытыми поднятыми глазами), was in the act of beginning the blessing (был в начале благодарственной молитвы). Still nobody seemed to perceive (все же никто, казалось, не заметил) that the prince had done a thing unusual (что принц сделал что-то необычное).
By his own request (по его собственной просьбе), our small friend was now conducted to his private cabinet (нашего маленького друга затем отвели в его личный кабинет), and left there alone to his own devices (и оставили там одного забавляться; device — прибор; затея). Hanging upon hooks (висевшие на крюках) in the oaken wainscoting (на дубовых деревянных панелях) were the several pieces (были несколько элементов) of a suit of shining steel armor (сияющей стальной брони; suit — костюм), covered all over with beautiful designs exquisitely inlaid in gold (покрытые целиком прекрасными узорами, искусно выложенные золотом). This martial panoply (эти военные доспехи) belonged to the true prince (принадлежали настоящему принцу) — a recent present from Madam Parr, the queen (недавний подарок от мадам Парр, королевы). Tom put on the greaves (Том надел наголенники; to put on — надевать), the gauntlets (латные рукавицы), the plumed helmet (шлем с плюмажем; plume — перо, плюмаж), and such other pieces as he could don without assistance (и подобные прочие детали, которые он мог надеть без /посторонней/ помощи; to don — надевать /устар./), and for a while was minded (и некоторое время был настроен) to call for help (попросить о помощи; to call — звать) and complete the matter (и довести дело до конца), but bethought him of the nuts he had brought away from dinner (но напомнил себе = вспомнил об орехах, которые он унес с ужина; to bethink — напоминать, вспоминать; to bring — приносить), and the joy it would be to eat them (и о радости, которая была бы съесть их) with no crowd to eye him (без толпы, (которая бы) глазела на него), and no Grand Hereditaries to pester him with undesired services (и без великих наследников, (которые бы) докучали ему непрошенными услугами); so he restored the pretty things to their several places (так что он поставил эти красивые вещи обратно на их места; to restore — восстанавливать; several — несколько), and soon was cracking nuts (и скоро щелкал орехи), and feeling almost naturally happy for the first time (и чувствовал себя почти естественно = по-настоящему счастливым в первый раз) since God for his sins had made him a prince (с тех пор как Бог за его грехи сделал его принцем). When the nuts were all gone (когда все орехи кончились; to go — идти, уходить, исчезать), he stumbled upon some inviting books (он наткнулся на некоторые книги с привлекательными названиями: «приглашающие книги»; to invite — приглашать) in a closet (в шкафу), among them one about the etiquette of the English court (среди них одна об этикете английского двора). This was a prize (это была удачная находка). He lay down upon a sumptuous divan (он лег на роскошный диван; to lie down — ложиться), and proceeded to instruct himself with honest zeal (и принялся обучать себя с честным рвением). Let us leave him there for the present (оставим его там пока).
wainscoting [*we*nsk*t**], unusual [An*ju:Zu*l], proceed [pr**si:d]
His meal being ended, a lord came and held before him a broad, shallow, golden dish with fragrant rose-water in it, to cleanse his mouth and fingers with; and my lord the Hereditary Diaperer stood by with a napkin for his use. Tom gazed at the dish a puzzled moment or two, then raised it to his lips, and gravely took a draught. Then he returned it to the waiting lord, and said:
'Nay, it likes me not, my lord; it hath a pretty flavor, but it wanteth strength.'
This new eccentricity of the prince's ruined mind made all the hearts about him ache; but the sad sight moved none to merriment.
Tom's next unconscious blunder was to get up and leave the table just when the chaplain had taken his stand behind his chair and with uplifted hands and closed uplifted eyes, was in the act of beginning the blessing. Still nobody seemed to perceive that the prince had done a thing unusual.
By his own request, our small friend was now conducted to his private cabinet, and left there alone to his own devices. Hanging upon hooks in the oaken wainscoting were the several pieces of a suit of shining steel armor, covered all over with beautiful designs exquisitely inlaid in gold. This martial panoply belonged to the true prince — a recent present from Madam Parr, the queen. Tom put on the greaves, the gauntlets, the plumed helmet, and such other pieces as he could don without assistance, and for a while was minded to call for help and complete the matter, but bethought him of the nuts he had brought away from dinner, and the joy it would be to eat them with no crowd to eye him, and no Grand Hereditaries to pester him with undesired services; so he restored the pretty things to their several places, and soon was cracking nuts, and feeling almost naturally happy for the first time since God for his sins had made him a prince. When the nuts were all gone, he stumbled upon some inviting books in a closet, among them one about the etiquette of the English court. This was a prize. He lay down upon a sumptuous divan, and proceeded to instruct himself with honest zeal. Let us leave him there for the present.
CHAPTER VIII (Глава восьмая)
ABOUT five o'clock Henry VIII awoke out of an unrefreshing nap (около пяти часов Генрих Восьмой очнулся от неосвежающей дремоты; to awake — проснуться, разбудить), and muttered to himself (и пробормотал себе), 'Troublous dreams (тревожные сны), troublous dreams! Mine end is now at hand (моя кончина теперь недалеко: «на руке»; mine вместо my — мой); so say these warnings (так говорят эти предупреждения), and my failing pulses do confirm it (и мой слабеющий пульс действительно подтверждает это).' Presently a wicked light flamed up in his eye, and he muttered (затем нехороший огонек загорелся в его глазу, и он пробормотал), 'Yet will not I die till he go before (все же я не умру пока он не уйдет = умрет прежде).'
His attendants perceiving that he was awake (его слуги, видя, что он был проснувшимся, бодрствующим), one of them asked his pleasure concerning the Lord Chancellor (один из них попросил (о его) дозволении относительно лорд-канцлера), who was waiting without (который ждал снаружи; without — снаружи, устар.).
'Admit him, admit him (допустите его, допустите его)!' exclaimed the king eagerly (воскликнул король нетерпеливо).
The Lord Chancellor entered (лорд-канцлер вошел), and knelt by the king's couch (и преклонил колени у ложа короля; to kneel — становиться на колени), saying (говоря):
'I have given order (я отдал приказ), and, according to the king's command (и, согласно приказанию короля), the peers of the realm (пэры королевства), in their robes (в своих одеяниях), do now stand at the bar of the House (стоят сейчас у ворот Суда), where, having confirmed the Duke of Norfolk's doom (где, подтвердив приговор герцога Норфолкского), they humbly wait his majesty's further pleasure in the matter (они смиренно ожидают дальнейших пожеланий Его Величества по этому вопросу; matter — дело).'
The king's face lit up with a fierce joy (лицо короля загорелось свирепой радостью; to light up — загореться). Said he (сказал он):
'Lift me up (поднимите меня)! In mine own person (лично: «в моей собственной персоне») will I go before my Parliament (предстану я перед моим Парламентом), and with mine own hand (и моей собственной рукой) will I seal the warrant (скреплю я печатью документ, предписание) that rids me of — (который избавляет меня от)'
His voice failed (его голос изменил ему); an ashen pallor (пепельная бледность) swept the flush from his cheeks (стерла румянец с его щек; to sweep); and the attendants eased him back (и слуги уложили его обратно; to ease — устраиваться, осторожно опускать) upon his pillows (на его подушки), and hurriedly assisted him with restoratives (и поспешно помогли ему укрепляющими снадобьями). Presently he said sorrowfully (вскоре он сказал с грустью):
'Alack (увы; устар. вместо alas), how have I longed for this sweet hour (как я ждал этого сладкого часа; to long for — страстно желать)! and lo (и взгляните; устар.), too late it cometh (слишком поздно он приходит), and I am robbed of this so coveted chance (и я лишен этого желанного шанса; to rob — грабить). But speed ye, speed ye (но поторопитесь; ye — вы)! let others do this happy office sith 'tis denied to me (пусть другие выполнят эту счастливую работу, раз она отказана мне; sith — устар. вместо since; to deny — отрицать, отказывать). I put my Great Seal in commission (я даю мою Великую Печать комиссии): choose thou the lords that shall compose it (выбери ты лордов, которые составят составят его /приказ/), and get ye to your work (и принимайся за работу). Speed ye, man (поторопись, вассал)! Before the sun shall rise and set again (прежде чем солнце встанет и зайдет снова), bring me his head that I may see it (принесите мне его голову, чтобы я мог увидеть ее).'
'According to the king's command, so shall it be (согласно приказанию короля, так и будет). Will't please your majesty to order that the Seal be now restored to me (будет ли так любезно ваше величество приказать, чтобы Печать была сейчас возвращена мне), so that I may forth upon the business (чтобы я мог приступить к делу)*'
'The Seal (Печать)! Who keepeth the Seal but thou* (кто хранит Печать, кроме тебя)'
'Please your majesty (пожалуйте, ваше величество), you did take it from me two days since (вы взяли ее у меня уже два дня как), saying it should no more do its office (говоря, что она не должна больше выполнять свою работу) till your own royal hand should use it upon the Duke of Norfolk's warrant (пока ваша собственная королевская рука не использует ее по решению Герцога Норфолка).'
'Why, so in sooth I did (как же, так в действительности я сделал); I do remember it (я действительно помню это)... What did I with it (что сделал я с ней)!.. I am very feeble (я очень слаб)... So oft these days (так часто теперь: «эти дни») doth my memory play the traitor with me (моя память играет в предателя со мной = предает меня)... 'Tis strange, strange (это странно, странно) —'
The king dropped into inarticulate mumblings (король погрузился в невнятное бормотание; to drop — падать, капать), shaking his gray head weakly (тряся своей седой головой слабо; gray (амер.) = grey (брит.) — серый; седой) from time to time (время от времени), and gropingly trying to recollect (и силясь вспомнить; to grope — ощупывать; gropingly — ощупью; to try — пытаться) what he had done with the Seal (что он сделал с Печатью). At last my Lord Hertford ventured to kneel and offer information (наконец милорд Хартфорд отважился встать на колени и дать сведения; to offer — предлагать, дарить, приносить) —
confirm [k*n*f*:m], restorative [r**stOr*t*v], inarticulate [*na:*t*kj*l*t], business [*b*zn*s]
ABOUT five o'clock Henry VIII awoke out of an unrefreshing nap, and muttered to himself, 'Troublous dreams, troublous dreams! Mine end is now at hand; so say these warnings, and my failing pulses do confirm it.' Presently a wicked light flamed up in his eye, and he muttered, 'Yet will not I die till he go before.'
His attendants perceiving that he was awake, one of them asked his pleasure concerning the Lord Chancellor, who was waiting without.
'Admit him, admit him!' exclaimed the king eagerly.
The Lord Chancellor entered, and knelt by the king's couch, saying:
'I have given order, and, according to the king's command, the peers of the realm, in their robes, do now stand at the bar of the House, where, having confirmed the Duke of Norfolk's doom, they humbly wait his majesty's further pleasure in the matter.'
The king's face lit up with a fierce joy. Said he:
'Lift me up! In mine own person will I go before my Parliament, and with mine own hand will I seal the warrant that rids me of —'
His voice failed; an ashen pallor swept the flush from his cheeks; and the attendants eased him back upon his pillows, and hurriedly assisted him with restoratives. Presently he said sorrowfully:
'Alack, how have I longed for this sweet hour! and lo, too late it cometh, and I am robbed of this so coveted chance. But speed ye, speed ye! let others do this happy office sith 'tis denied to me. I put my Great Seal in commission: choose thou the lords that shall compose it, and get ye to your work. Speed ye, man! Before the sun shall rise and set again, bring me his head that I may see it.'
'According to the king's command, so shall it be. Will't please your majesty to order that the Seal be now restored to me, so that I may forth upon the business*'
'The Seal! Who keepeth the Seal but thou*'
'Please your majesty, you did take it from me two days since, saying it should no more do its office till your own royal hand should use it upon the Duke of Norfolk's warrant.'
'Why, so in sooth I did; I do remember it.... What did I with it!... I am very feeble.... So oft these days doth my memory play the traitor with me.... 'Tis strange, strange —'
The king dropped into inarticulate mumblings, shaking his gray head weakly from time to time, and gropingly trying to recollect what he had done with the Seal. At last my Lord Hertford ventured to kneel and offer information —
'Sire (ваше величество), if that I may be so bold (если я могу могу быть столь дерзким), here be several that do remember with me (здесь есть несколько (человек) которые действительно помнят вместе со мной) how that you gave the Great Seal into the hands of his Highness the Prince of Wales to keep (как вы дали Великую Печать в руки Его высочества принца Уэльского, чтобы хранить = на хранение) against the day that (незадолго до дня когда; against — против, о) —'
'True (верно), most true (совершенно верно)!' interrupted the king (перебил король). 'Fetch it (принесите ее)! Go: time flieth! Идите: время улетает; flieth вмест flies от to fly — летать)'
Lord Hertford flew to Tom (лорд Хартфорд бросился к Тому; to fly — летать), but returned to the king before very long (но вернулся к королю вскоре: «прежде чем очень долго»), troubled and empty-handed (озадаченный и с пустыми руками). He delivered himself to this effect (он высказался в таком духе):
'It grieveth me (это огорчает меня), my lord the king (мой господин король), to bear so heavy and unwelcome tidings (приносить такие тяжкие и нежеланные вести); but it is the will of God (но то есть воля Бога) that the prince's affliction abideth still (что недуг принца все еще в силе; abideth вместо abides от to abide — оставаться верным, придерживаться, пребывать), and he cannot recall to mind (и он не может вспомнить: «призвать на ум») that he received the Seal (что он получил Печать). So came I quickly to report (так что пришел я быстро, чтобы доложить), thinking it were waste of precious time (думая, что это было бы тратой драгоценного времени), and little worth withal (и немногого стоило бы: «малого достойно» к тому же), that any should attempt (чтобы кто-нибудь попытался) to search the long array of chambers and saloons (обыскать длинную череду комнат и залов) that belong unto his royal high (которые принадлежат его королевскому высо…) —'
A groan from the king (стон от короля = изданный королем) interrupted my lord at this point (прервал моего лорда в этом месте). After a while (спустя некоторое время) his majesty said (его величество сказал), with a deep sadness in his tone (с глубокой грустью в голосе):
'Trouble him no more (не беспокойте его больше), poor child (бедного ребенка). The hand of God lieth heavy upon him (рука Господа лежит тяжело на нем; lieth вместо lies от to lie — лежать), and my heart goeth out in loving compassion for him (и мое сердце рвется (из груди) в любящем сострадании к нему), and sorrow that I may not bear his burden on mine own old trouble-weighted shoulders (и в грусти, что я не могу нести его бремя на моих собственных нагруженных бедами плечах; to weight — отягощать, нагружать от weight — вес), and so bring him peace (и так = этим принести ему покой).'
He closed his eyes (он закрыл глаза), fell to mumbling (принялся за: «упал в» бормотание; to fall — падать), and presently was silent (и вскоре умолк: «был безмолвным»). After a time he opened his eyes again (через некоторое время он открыл глаза снова), and gazed vacantly around (и глядел безучастно вокруг) until his glance rested upon the kneeling Lord Chancellor (пока его взгляд не задержался на коленопреклоненном лорд-канцлере). Instantly his face flushed with wrath (тотчас его лицо загорелось яростью):
'What, thou here yet (ну, ты здесь еще)! By the glory of God (клянусь Господней славой), an thou gettest not about that traitor's business (если ты не приступишь делу изменника), thy miter shall have holiday the morrow (твоя шапка получит выходной завтра) for lack of a head to grace withal (из-за отсутствия головы, которую она могла бы украсить: «головы чтобы украсить ею»; withal — с, со /устар./)!'
The trembling Chancellor answered (дрожащий лорд-канцлер ответил):
'Good your majesty, I cry you mercy (ваше величество, я молю вас о милосердии)! I but waited for the Seal (я только ждал Печати).'
'Man, hast lost thy wits (потерял ли ты свой разум)* The small Seal which aforetime I was wont to take with me abroad (маленькая Печать, которую ранее я имел обыкновение брать с собой в другие страны) lieth in my treasury (лежит в моей сокровищнице). And, since the Great Seal hath flown away (и, так как Великая Печать исчезла: «улетела»; to fly — летать), shall not it suffice (неужели не будет ее достаточно)* Hast lost thy wits (ты потерял разум)* Begone (иди /прочь/)! And hark ye (и послушай) — come no more (не возвращайся: «не приходи больше») till thou do bring his head (пока не принесешь наконец его голову).'
The poor Chancellor was not long in removing himself (бедный лорд-канцлер поспешил удалиться: «не был долог в удалении себя») from this dangerous vicinity (от этого опасного соседства); nor did the commission waste time in giving the royal assent to the work of the slavish Parliament (также и комиссия не теряла времени, передавая королевское разрешение на работу раболепного парламента; slave — раб), and appointing the morrow (и назначив завтрашний день) for the beheading of the premier peer of England (для обезглавливания первого пэра Англии), the luckless Duke of Norfolk (несчастного герцога Норфолкского).
worth [w*:*], report [r**pO:t], suffice [s**fa*s]
'Sire, if that I may be so bold, here be several that do remember with me how that you gave the Great Seal into the hands of his Highness the Prince of Wales to keep against the day that —'
'True, most true!' interrupted the king. 'Fetch it! Go: time flieth!'
Lord Hertford flew to Tom, but returned to the king before very long, troubled and empty-handed. He delivered himself to this effect:
'It grieveth me, my lord the king, to bear so heavy and unwelcome tidings; but it is the will of God that the prince's affliction abideth still, and he cannot recall to mind that he received the Seal. So came I quickly to report, thinking it were waste of precious time, and little worth withal, that any should attempt to search the long array of chambers and saloons that belong unto his royal high —'
A groan from the king interrupted my lord at this point. After a while his majesty said, with a deep sadness in his tone:
'Trouble him no more, poor child. The hand of God lieth heavy upon him, and my heart goeth out in loving compassion for him, and sorrow that I may not bear his burden on mine own old trouble-weighted shoulders, and so bring him peace.'
He closed his eyes, fell to mumbling, and presently was silent. After a time he opened his eyes again, and gazed vacantly around until his glance rested upon the kneeling Lord Chancellor. Instantly his face flushed with wrath:
'What, thou here yet! By the glory of God, an thou gettest not about that traitor's business, thy miter shall have holiday the morrow for lack of a head to grace withal!'
The trembling Chancellor answered:
'Good your majesty, I cry you mercy! I but waited for the Seal.'
'Man, hast lost thy wits* The small Seal which aforetime I was wont to take with me abroad lieth in my treasury. And, since the Great Seal hath flown away, shall not it suffice* Hast lost thy wits* Begone! And hark ye — come no more till thou do bring his head.'
The poor Chancellor was not long in removing himself from this dangerous vicinity; nor did the commission waste time in giving the royal assent to the work of the slavish Parliament, and appointing the morrow for the beheading of the premier peer of England, the luckless Duke of Norfolk.
CHAPTER IX (Глава девятая)
AT nine in the evening (в девять вечера) the whole vast river-front of the palace (весь громадный выходящий на реку фасад дворца; river — река; front — фасад) was blazing with light (сверкал огнями). The river itself (сама река), as far as the eye could reach cityward (так далеко, как глаз мог достать = насколько хватало глаз в направлении города), was so thickly covered with watermen's boats (была так плотно покрыта лодками перевозчиков) and with pleasure barges (увеселительными баржами), all fringed with colored lanterns (увешанными цветными фонарями), and gently agitated by the waves (и мягко покачиваемыми волнами; to agitate — волновать, колыхать), that it resembled a glowing and limitless garden of flowers (что она (река) напоминала яркий и бесконечный сад цветов) stirred to soft motion by summer winds (приводимых в мягкое движение летними ветрами; to stir — двигать(ся), шевелить(ся)). The grand terrace of stone steps leading down to the water (большая терраса из ступеней, ведущих вниз к воде), spacious enough to mass the army of a German principality upon (достаточно большая, чтобы вместить армию немецкого княжества на себе), was a picture to see (была картиной, которую стоило увидеть: «чтобы увидеть»), with its ranks of royal halberdiers (с ее шеренгами королевских алебардщиков) in polished armor (в полированной броне), and its troops of brilliantly costumed servitors (и ее отрядами блистательно наряженных слуг) flitting up and down (снующих вверх-вниз), and to and fro (и туда-сюда), in the hurry of preparation (в спешке приготовлений).
Presently a command was given (вскоре приказ был отдан), and immediately all living creatures vanished from the steps (и немедленно все живые существа исчезли со ступеней). Now the air was heavy (теперь воздух был тяжелым) with the hush of suspense and expectancy (от тишины неопределенности и ожидания). As far as one's vision could carry (насколько хватало глаз: «так далеко, как человеческое зрение могло донестись»), he might see the myriads of people in the boats rise up (он мог = можно было видеть как толпы людей в лодках вставали), and shade their eyes from the glare of lanterns and torches (и прикрывали свои глаза от сияния фонарей и факелов), and gaze toward the palace (и глазели в сторону дворца).
A file of forty or fifty state barges (флотилия: «ряд» из сорока или пятидесяти парадных барж) drew up to the steps (подплыла к ступеням; to draw up — подтягиваться). They were richly gilt (они были богато украшены золотом), and their lofty prows and sterns (и их высокие носы и кормы) were elaborately carved (были искусно покрыты резьбой; to carve — покрывать резьбой). Some of them were decorated with banners and streamers (некоторые из них были украшены знаменами и вымпелами); some with cloth-of-gold and arras (некоторые из них золотой парчой и гобеленами) embroidered with coats of arms (с вышитыми гербами; to embroider — вышивать); others with silken flags that had numberless little silver bells fastened to them (другие — шелковыми флагами, к которым были приделаны бесчисленные маленькие серебряные колокольчики; to fasten — прикреплять), which shook out tiny showers of joyous music (которые выплескивали наружу маленькие дожди веселой музыки; to shake — трясти; shower — ливень) whenever the breezes fluttered them (каждый раз, когда бриз колебал на них); others of yet higher pretensions (другие, с еще бoльшими претензиями), since they belonged to nobles in the prince's immediate service (так как они принадлежали дворянам непосредственно на службе у принца), had their sides picturesquely fenced with shields (имели свои борта живописно завешенными щитами) gorgeously emblazoned with armorial bearings (роскошно расписанными геральдическими фигурами). Each state barge was towed (каждая парадная баржа тянулась; to tow — тянуть канатом) by a tender (вспомогательным судном). Besides the rowers (помимо гребцов), these tenders carried each a number of men-at-arms in glossy helmet and breastplate (эти вспомогательные суда несли каждый множество воинов в сверкающих шлемах и латах; number — число), and a company of musicians (и ансамбль музыкантов).
armor [*a:m*], suspense [s*s*pens], immediate [**mi:d**t]
AT nine in the evening the whole vast river-front of the palace was blazing with light. The river itself, as far as the eye could reach cityward, was so thickly covered with watermen's boats and with pleasure barges, all fringed with colored lanterns, and gently agitated by the waves, that it resembled a glowing and limitless garden of flowers stirred to soft motion by summer winds. The grand terrace of stone steps leading down to the water, spacious enough to mass the army of a German principality upon, was a picture to see, with its ranks of royal halberdiers in polished armor, and its troops of brilliantly costumed servitors flitting up and down, and to and fro, in the hurry of preparation.
Presently a command was given, and immediately all living creatures vanished from the steps. Now the air was heavy with the hush of suspense and expectancy. As far as one's vision could carry, he might see the myriads of people in the boats rise up, and shade their eyes from the glare of lanterns and torches, and gaze toward the palace.
A file of forty or fifty state barges drew up to the steps. They were richly gilt, and their lofty prows and sterns were elaborately carved. Some of them were decorated with banners and streamers; some with cloth-of-gold and arras embroidered with coats of arms; others with silken flags that had numberless little silver bells fastened to them, which shook out tiny showers of joyous music whenever the breezes fluttered them; others of yet higher pretensions, since they belonged to nobles in the prince's immediate service, had their sides picturesquely fenced with shields gorgeously emblazoned with armorial bearings. Each state barge was towed by a tender. Besides the rowers, these tenders carried each a number of men-at-arms in glossy helmet and breastplate, and a company of musicians.
The advance-guard of the expected procession (авангард ожидаемой процессии) now appeared in the great gateway (теперь показался в больших воротах), a troop of halberdiers (группа алебардщиков). They were dressed in striped hose (они были одеты в полосатые штаны) of black and tawny (черного и рыжевато-коричневого цвета), velvet caps graced at the sides with silver roses (бархатные шапочки, украшенные по бокам серебряными розами), and doublets of murrey and blue cloth (и камзолы из багровой и голубой ткани), embroidered on the front and back with the three feathers (украшенными спереди и сзади тремя перьями), the prince's blazon (гербом принца), woven in gold (вытканным золотом; to weave — ткать). Their halberd staves (древки их алебард) were covered with crimson velvet (были покрыты малиновым бархатом), fastened with gilt nails (прибитым золочеными гвоздиками), and ornamented with gold tassels (украшены золотыми кистями). Filing off on the right and left (выстраиваясь справа и слева), they formed two long lines (они образовали две длинные шеренги), extending from the gateway of the palace to the water's edge (тянущиеся от ворот дворца к кромке воды; edge — край). A thick, rayed cloth or carpet (толстая, с узором в виде расходящихся лучей, ткань или ковер; ray — луч) was then unfolded (была затем развернута), and laid down between them by attendants in the gold-and-crimson liveries of the prince (и положена между ними слугами в золото-малиновых ливреях принца; to lay down — класть вниз). This done (это сделано = когда это было сделано), a flourish of trumpets resounded from within (звуи фанфар прогремели изнутри; trumpet — труба /муз./). A lively prelude arose from the musicians on the water (оживленная прелюдия донеслась от музыкантов на воде); and two ushers with white wands (и два церемониймейстера с белыми жезлами) marched with a slow and stately pace (прошагали медленной и статной походкой) from the portal (от главных ворот). They were followed (за ними следовал; to follow — следовать) by an officer bearing the civic mace (офицер, несущий гражданский жезл), after whom came another carrying the city's sword (за которым шел другой, неся меч города); then several sergeants of the city guard (затем несколько сержантов городской стражи), in their full accoutrements (в своем полном снаряжении), and with badges on their sleeves (и с эмблемами на рукавах); then the Garter king-at-arms (зате герольдмейстер ордена Подвязки), in his tabard (в камзоле герольда; tabard — плащ, носимый рыцарями поверх лат; амзол герольда); then several knights of the Bath (затем несколько рыцарей ордена Бани), each with a white lace (каждый с белым кружевом) on his sleeve (на своем рукаве); then their esquires (затем их оруженосцы); then the judges (затем судьи), in their robes of scarlet and coifs (в своих мантиях алого цвета и шапочках); then the Lord High Chancellor of England (затем лорд-канцлер Англии), in a robe of scarlet, open before (в одеянии алого цвета, открытом спереди), and purfled with minever (и отороченном горностаем); then a deputation of aldermen (затем делегация олдерменов /членов городского правления/), in their scarlet cloaks (в своих алых мантиях); and then the heads of the different civic companies (а затем — главы различных гражданских компаний), in their robes of state (в своих парадных одеждах). Now came twelve French gentlemen (затем шли двенадцать французских джентльменов), in splendid habiliments (в прелестных одеяниях), consisting of pourpoints of white damask (состоящих из стеганых камзолов белого дамаска) barred with gold (обитого золотом), short mantles of crimson velvet (в коротких мантиях из малинового бархата) lined with violet taffeta (украшенных лиловой тафтой), and carnation- colored hauts-de-chausses (и широких штанах до колен, покрашенных в цвет гвоздики; carnation — гвоздика), and took their way down the steps (и спустились по лестнице). They were of the suite of the French ambassador (они были из свиты Французского посла), and were followed by twelve cavaliers (и за ними шли двенадцать кавалеров) of the suite of the Spanish ambassador (из свиты испанского посланника), clothed in black velvet (одетые в черный бархат), unrelieved by any ornament (нерасцвеченный какими-либо украшениями; to relieve — облегчать). Following these came several great English nobles with their attendants (вслед за этим прошли несколько великих английских дворян со своими слугами).'
crimson [*kr*mz*n], resound [r**zaund], carnation [ka:*ne*S(*)n]
The advance-guard of the expected procession now appeared in the great gateway, a troop of halberdiers. 'They were dressed in striped hose of black and tawny, velvet caps graced at the sides with silver roses, and doublets of murrey and blue cloth, embroidered on the front and back with the three feathers, the prince's blazon, woven in gold. Their halberd staves were covered with crimson velvet, fastened with gilt nails, and ornamented with gold tassels. Filing off on the right and left, they formed two long lines, extending from the gateway of the palace to the water's edge. A thick, rayed cloth or carpet was then unfolded, and laid down between them by attendants in the gold-and-crimson liveries of the prince. This done, a flourish of trumpets resounded from within. A lively prelude arose from the musicians on the water; and two ushers with white wands marched with a slow and stately pace from the portal. They were followed by an officer bearing the civic mace, after whom came another carrying the city's sword; then several sergeants of the city guard, in their full accoutrements, and with badges on their sleeves; then the Garter king-at-arms, in his tabard; then several knights of the Bath, each with a white lace on his sleeve; then their esquires; then the judges, in their robes of scarlet and coifs; then the Lord High Chancellor of England, in a robe of scarlet, open before, and purfled with minever; then a deputation of aldermen, in their scarlet cloaks; and then the heads of the different civic companies, in their robes of state. Now came twelve French gentlemen, in splendid habiliments, consisting of pourpoints of white damask barred with gold, short mantles of crimson velvet lined with violet taffeta, and carnation-colored hauts-de- chausses, and took their way down the steps. They were of the suite of the French ambassador, and were followed by twelve cavaliers of the suite of the Spanish ambassador, clothed in black velvet, unrelieved by any ornament. Following these came several great English nobles with their attendants.'
There was a flourish of trumpets within (раздался грохот фанфар внутри); and the prince's uncle (и дядя принца), the future great Duke of Somerset (будущий великий герцог Сомерсетский), emerged from the gateway (появился из ворот), arrayed in a doublet of black cloth-of- gold (наряженный в камзол из черной золотой парчи), and a cloak of crimson satin flowered with gold (и в плащ из малинового атласа, расцвеченного золотом), and ribanded with nets of silver (и затканный сетками серебра). He turned, doffed his plumed cap (он повернулся, снял свою шапочку с перьями; plume — перо), bent his body in a low reverence (согнул тело в низком поклоне), and began to step backward (и начал шагать назад; to begin — начинать(ся)), bowing at each step (кланяясь при каждом шаге). A prolonged trumpet-blast followed (продолжительный грохот труб последовал), and a proclamation (и воззвание), 'Way for the high and mighty (дорогу высокому и могущественному), the Lord Edward (лорду Эдварду), Prince of Wales (принцу Уэльскому)! High aloft on the palace walls (высоко вверху на стенах дворца) a long line of red tongues of flame (длинная череда красных языков пламени) leaped forth (прыгнула вперед) with a thunder-crash (с грохотом грома); the massed world on the river (собравшийся мир = люди на реке) burst into a mighty roar of welcome (взорвался могучим ревом приветствия; to burst — взрываться); and Tom Canty (и Том Кэнти), the cause and hero of it all (причина и герой всего этого), stepped into view (появился: «выступил в видимость»; view — предел видимости, взгляд), and slightly bowed his princely head (и слегка склонил свою царственную голову).
He was magnificently habited (он был великолепно облачен) in a doublet of white satin (в камзол из белого атласа), with a front-piece of purple cloth-of-tissue (с нагрудниками из пурпурной парчи), powdered with diamonds (усыпанный бриллиантами), and edged with ermine (и отороченный горностаем). Over this he wore (поверх этого он носил; to wear — носить) a mantle of white cloth-of-gold (белый с золотом парчовый плащ), pounced with the triple-feather crest (с выбитым изображением герба из трех перьев; to pounce — выбивать выпуклый рисунок), lined with blue satin (с полосами из синего атласа), set with pearls and precious stones (усыпанный жемчужинами и драгоценными камнями), and fastened with a clasp of brilliants (и застегнутый застежкой из бриллиантами). About his neck hung the order of the Garter (на его шее висел орден Подвязки; about — вокруг; to hang — висеть), and several princely foreign orders (и несколько княжеских иностранных орденов); and wherever light fell upon him (и когда бы свет ни падал на него; to fall — падать) jewels responded with a blinding flash (драгоценности отвечали ослепительной вспышкой). O, Tom Canty, born in a hovel (о, Том Кэнти, рожденный в лачуге), bred in the gutters of London (выращенный в канавах Лондона; to breed — выводить породу), familiar with rags and dirt and misery (знакомый с лохмотьями и грязью и нищетой), what a spectacle is this (какое это зрелище)!
flourish [*flAr*S], roar [rO:], foreign [*fOr*n]
There was a flourish of trumpets within; and the prince's uncle, the future great Duke of Somerset, emerged from the gateway, arrayed in a 'doublet of black cloth-of-gold, and a cloak of crimson satin flowered with gold, and ribanded with nets of silver.' He turned, doffed his plumed cap, bent his body in a low reverence, and began to step backward, bowing at each step. A prolonged trumpet-blast followed, and a proclamation, 'Way for the high and mighty, the Lord Edward, Prince of Wales!' High aloft on the palace walls a long line of red tongues of flame leaped forth with a thunder-crash; the massed world on the river burst into a mighty roar of welcome; and Tom Canty, the cause and hero of it all, stepped into view, and slightly bowed his princely head.
He was 'magnificently habited in a doublet of white satin, with a front-piece of purple cloth-of- tissue, powdered with diamonds, and edged with ermine. Over this he wore a mantle of white cloth-of-gold, pounced with the triple-feather crest, lined with blue satin, set with pearls and precious stones, and fastened with a clasp of brilliants. About his neck hung the order of the Garter, and several princely foreign orders'; and wherever light fell upon him jewels responded with a blinding flash. O, Tom Canty, born in a hovel, bred in the gutters of London, familiar with rags and dirt and misery, what a spectacle is this!
CHAPTER X (Глава десятая)
WE left John Canty dragging the rightful prince (мы оставили Джона Кэнти, когда он тащил истинного принца) into Offal Court (в Тупик отбросов), with a noisy and delighted mob at his heels (с шумной и радостной толпой у его пят, каблуков = смотрящей им вслед). There was but one person in it (был только один человек в ней /толпе/) who offered a pleading word for the captive (который вступился: «внес защищающее слово» за пленника), and he was not heeded (и на него не обратили внимания; to heed — обращать внимание, учитывать, слушаться); he was hardly even heard (он был едва ли даже услышан), so great was the turmoil (так велик был шум). The prince continued to struggle for freedom (принц продолжал бороться за свободу), and to rage against the treatment (и восставать против обращения) he was suffering (которое он выносил), until John Canty lost what little patience was left in him (пока Джон Кэнти не потерял то малое терпение, которое оставалось в нем; to lose — терять; to leave — оставлять), and raised his oaken cudgel (и поднял свою дубовую дубину) in a sudden fury (во внезапной ярости) over the prince's head (над головой принца). The single pleader for the lad (единственный защитник юноши) sprang to stop the man's arm (прыгнул, чтобы остановить его руку; to spring — прыгать), and the blow descended upon his own wrist (и удар опустился на его собственное запястье). Canty roared out (Кэнти прорычал):
'Thou'lt meddle, wilt thou (ты хочешь вмешаться; wilt — устар. вместо will)* Then have thy reward (тогда получай по заслугам: «получай твое вознаграждение»).'
His cudgel crashed down upon the meddler's head (его дубина с грохотом рухнула на голову вмешавшегося); there was a groan (там был = раздался стон), a dim form sank to the ground among the feet of the crowd (слабое тело упало на землю между ног толпы; to sink — погружаться, тонуть), and the next moment it lay there in the dark alone (и в следующее мгновение оно лежало там в темноте одно). The mob pressed on (толпа наседала), their enjoyment nothing disturbed by this episode (их веселье совершенно не нарушенное этим происшествием).
Presently the prince found himself in John Canty's abode (вскоре принц нашел себя = оказался в жилище Джона Кэнти), with the door closed against the outsiders (с дверью, закрытой от чужаков; against — против). By the vague light of a tallow candle (при тусклом свете сальной свечи) which was thrust into a bottle (которая была вставлена в бутылку; to thrust — толкнуть, засунуть), he made out the main features of the loathsome den (он рассмотрел черты отвратительной трущобы), and also of the occupants of it (и также жителей ее). Two frowsy girls and a middle- aged woman (две неряшливые девочки и среднего возраста женщина) cowered against the wall in one corner (съежились у стены в углу), with the aspect of animals habituated to harsh usage (с видом животных, привыкших к грубому обращению), and expecting and dreading it now (и ожидающих и страшащихся его сейчас). From another corner stole a withered hag (из другого угла выползла дряхлая карга; to steal — красть(ся)) with streaming gray hair and malignant eyes (с развевающимися седыми волосами и злобными глазами). John Canty said to this one (Джон Кэнти сказал ей):
'Tarry (обожди)! There's fine mummeries here (тут чудесный балаган; mummery — рождественская пантомима; маскарад). Mar them not till thou'st enjoyed them (не прерывай его, пока не насладишься им; to mar — искажать, портить; ‘st = hast — устар. вместо have); then let thy hand be heavy as thou wilt (тогда позволь своей руке быть (такой) тяжкой, как ты захочешь). Stand forth, lad (встань-ка тут, парень). Now say thy foolery again (теперь скажи свои глупости снова), an thou'st not forget it (если ты не забыл их). Name thy name (назови твое имя). Who art thou* (кто ты).
patience [*pe*S(*)ns], oaken [**uk(*)n], feature [*fi:tS*]
WE left John Canty dragging the rightful prince into Offal Court, with a noisy and delighted mob at his heels. There was but one person in it who offered a pleading word for the captive, and he was not heeded; he was hardly even heard, so great was the turmoil. The prince continued to struggle for freedom, and to rage against the treatment he was suffering, until John Canty lost what little patience was left in him, and raised his oaken cudgel in a sudden fury over the prince's head. The single pleader for the lad sprang to stop the man's arm, and the blow descended upon his own wrist. Canty roared out:
'Thou'lt meddle, wilt thou* Then have thy reward.'
His cudgel crashed down upon the meddler's head; there was a groan, a dim form sank to the ground among the feet of the crowd, and the next moment it lay there in the dark alone. The mob pressed on, their enjoyment nothing disturbed by this episode.
Presently the prince found himself in John Canty's abode, with the door closed against the outsiders. By the vague light of a tallow candle which was thrust into a bottle, he made out the main features of the loathsome den, and also of the occupants of it. Two frowsy girls and a middle-aged woman cowered against the wall in one corner, with the aspect of animals habituated to harsh usage, and expecting and dreading it now. From another corner stole a withered hag with streaming gray hair and malignant eyes. John Canty said to this one:
'Tarry! There's fine mummeries here. Mar them not till thou'st enjoyed them; then let thy hand be heavy as thou wilt. Stand forth, lad. Now say thy foolery again, an thou'st not forget it. Name thy name. Who art thou*'
The insulted blood mounted (оскорбленная кровь поднялась) to the little prince's cheek once more (к щекам маленького принца снова) and he lifted a steady and indignant gaze (и он поднял твердый и негодующий взгляд на) to the man's face (на лицо этого человека), and said (и сказал):
''Tis but ill-breeding in such as thou (это только невоспитанность в таком, как ты) to command me to speak (приказывать мне говорить). I tell thee now (я говорю тебе сейчас), as I told thee before (как я сказал тебе прежде), I am Edward, Prince of Wales (я Эдуард, принц Уэльский), and none other (и никто другой).'
The stunning surprise of this reply (ошеломляющая удивительность этого ответа) nailed the hag's feet to the floor (пригвоздило ноги ведьмы к полу; foot — нога, ступня) where she stood (где она стояла; to stand — стоять), and almost took her breath (и почти забрало дыхание = лишило ее дыхания; to take — брать). She stared at the prince in stupid amazement (она уставилась на принца в глупом удивлении), which so amused her ruffianly son (которое так позабавило ее хулигана-сына; ruffianly — хулиганский) that he burst into a roar of laughter (что он разразился смехом; roar — рев). But the effect upon Tom Canty's mother and sisters was different (но действие на мать и сестер Тома Кэнти был иным). Their dread of bodily injury (их страх телесного повреждения) gave way at once to distress (дал место: «путь» сразу же печали) of a different sort (другого рода). They ran forward with woe and dismay in their faces (они выбежали вперед с горем и испугом на лицах; to run — бежать), exclaiming (восклицая):
'Oh, poor Tom, poor lad (о, бедный Том, бедный мальчуган)!'
The mother fell on her knees before the prince (мать упала на колени перед принцем; to fall — падать), put her hands upon his shoulders (положила свои руки на его плечи; to put — класть), and gazed yearningly into his face through her rising tears (и взглянула тоскливо на его лицо сквозь подступающие слезы; to rise — подниматься). Then she said (затем она сказала):
'Oh, my poor boy (о, мой бедный мальчик)! thy foolish reading hath wrought its woeful work at last (твое глупое чтение совершило свою горестную работу наконец; wrought — устар. вместо worked от to work — работать), and ta'en thy wit away (и отняло у тебя твой ум; ta’en = taken от to take — брать). Ah (ах)! why didst thou cleave to it when I so warned thee 'gainst it (почему ты остался преданным этому /делу/, когда я так предупреждала тебя против этого; to cleave — привязаться, хранить верность = to cling)* Thou'st broke thy mother's heart (ты разбил мое материнское сердце; to break — ломать, бить, портить).'
The prince looked into her face (принц взглянул на ее лицо), and said gently (и сказал мягко):
'Thy son is well and hath not lost his wits (твой сын в порядке и не потерял разум), good dame (добрая дама). Comfort thee (успокойся); let me to the palace where he is (пустите меня во дворец, ге он находится), and straightway will the king my father restore him to thee (и тут же король, мой отец, вернет его тебе).'
'The king thy father (король, твой отец)! Oh, my child (о, мое дитя)! unsay these words (возьми назад эти слова) that be freighted with death for thee (которые угрожают смертью тебе), and ruin for all that be near to thee (и разрушением всему, что близко тебе). Shake off this gruesome dream (стряхни с себя это ужасное сновидение). Call back thy poor wandering memory (призови обратно свою бедную блуждающую память). Look upon me (взгляни на меня). Am not I thy mother that bore thee (разве я не мать, которая родила тебя; to bear — рождать), and loveth thee (и любит тебя)*'
The prince shook his head (принц покачал своей головой), and reluctantly said (и неохотно сказал):
'God knoweth I am loath to grieve thy heart (ведает Бог, что я не хочу огорчать твое сердце); but truly have I never looked upon thy face before (но воистину я никогда не смотрел на твое лицо прежде). '
The woman sank back to a sitting posture on the floor (женщина опустилась назад в сидячее положение на полу), and, covering her eyes with her hands (и закрыв глаза руками), gave way to heartbroken sobs and wailings (дала дорогу горестным рыданиям и воплям).
'Let the show go on (пусть шоу продолжается)!' shouted Canty (крикнул Кэнти). 'What, Nan (ну как, Нэн)! what, Bet (ну как, Бет)! Mannerless wenches (неотесанные девчонки)! will ye stand in the prince's presence (встанете ли вы в присутствии принца)* Upon your knees (на колени), ye pauper scum (вы, нищенское отродье), and do him reverence (и отвесьте ему поклоны)!'
He followed this with another horse-laugh (он продолжил = за этим последовал еще один приступ лошадиного смеха = грубого хохота). The girls began to plead timidly for their brother (девушки начали вступаться осторожно за своего брата); and Nan said (и Нэн сказала):
'An thou wilt but let him to bed (только позволь ему /пойти/ в кровать = спать), father (отец), rest and sleep will heal his madness (отдых и сон излечит его безумие); prithee, do (прошу тебя, сделай /так/).'
'Do, father (сделай, отец),' said Bet (сказала Бет); 'he is more worn than is his wont (он более измотан, чем он привык: «есть его привычка»; to wear — носить, изнурять). To- morrow will he be himself again (завтра он будет самим собой снова), and will beg with diligence (и будет попрошайничать с рвением), and come not empty home again (и не придет пустой = с пустыми руками домой снова).'
breath [bre*], wander [*wOnd*], diligence [*d*l*G*ns]
The insulted blood mounted to the little prince's cheek once more, and he lifted a steady and indignant gaze to the man's face, and said:
''Tis but ill-breeding in such as thou to command me to speak. I tell thee now, as I told thee before, I am Edward, Prince of Wales, and none other.'
The stunning surprise of this reply nailed the hag's feet to the floor where she stood, and almost took her breath. She stared at the prince in stupid amazement, which so amused her ruffianly son that he burst into a roar of laughter. But the effect upon Tom Canty's mother and sisters was different. Their dread of bodily injury gave way at once to distress of a different sort. They ran forward with woe and dismay in their faces, exclaiming:
'Oh, poor Tom, poor lad!'
The mother fell on her knees before the prince, put her hands upon his shoulders, and gazed yearningly into his face through her rising tears. Then she said:
'Oh, my poor boy! thy foolish reading hath wrought its woeful work at last, and ta'en thy wit away. Ah! why didst thou cleave to it when I so warned thee 'gainst it* Thou'st broke thy mother's heart.'
The prince looked into her face, and said gently:
'Thy son is well and hath not lost his wits, good dame. Comfort thee; let me to the palace where he is, and straightway will the king my father restore him to thee.'
'The king thy father! Oh, my child! unsay these words that be freighted with death for thee, and ruin for all that be near to thee. Shake off this gruesome dream. Call back thy poor wandering memory. Look upon me. Am not I thy mother that bore thee, and loveth thee*'
The prince shook his head, and reluctantly said:
'God knoweth I am loath to grieve thy heart; but truly have I never looked upon thy face before.'
The woman sank back to a sitting posture on the floor, and, covering her eyes with her hands, gave way to heartbroken sobs and wailings.
'Let the show go on!' shouted Canty. 'What, Nan! what, Bet! Mannerless wenches! will ye stand in the prince's presence* Upon your knees, ye pauper scum, and do him reverence!'
He followed this with another horse-laugh. The girls began to plead timidly for their brother; and Nan said:
'An thou wilt but let him to bed, father, rest and sleep will heal his madness; prithee, do.'
'Do, father,' said Bet; 'he is more worn than is his wont. To-morrow will he be himself again, and will beg with diligence, and come not empty home again.'
This remark sobered the father's joviality (это замечание отрезвило веселость отца), and brought his mind to business (и обратило его ум к делу; to bring — приносить). He turned angrily upon the prince (он повернулся злобно к принцу), and said (и сказал):
'The morrow must we pay two pennies to him that owns this hole (завтра должны мы заплатить два пенни тому, кто владеет этой дырой); two pennies mark ye (два пенни, заметь) — all this money for a half-year's rent (все эти деньги в качестве аренды за полгода), else out of this we go (иначе вон отсюда мы уходим = должны будем уйти). Show what thou'st gathered with thy lazy begging (покажи, что ты собрал своим ленивым попрошайничеством).'
The prince said (принц сказал):
'Offend me not with thy sordid matters (не оскорбляй меня своими корыстными разговорами; matter — предмет /разговора/). I tell thee again I am the king's son (я говорю тебе опять, что я сын короля).'
A sounding blow (звонкий удар) upon the prince's shoulder (по плечу принца) from Canty's broad palm (от широкой ладони Кэнти) sent him staggering into good-wife Canty's arms (отправил его катящимся в руки жены Кенти), who clasped him to her breast (которая прижала его к груди), and sheltered him from a pelting rain of cuffs and slaps (и укрыла его от хлещущего града пинков и ударов) by interposing her own person (подставив саму себя).
The frightened girls retreated to their corner (испуганные девочки вернулись в свой угол); but the grandmother stepped eagerly forward to assist her son (но бабушка выступила нетерпеливо, чтобы помочь сыну). The prince sprang away from Mrs. Canty (принц отпрыгнул от миссис Кенти), exclaiming (воскликнув):
'Thou shalt not suffer for me, madam (вы не должны страдать из-за меня, мадам). Let these swine do their will upon me alone (пусть эти свиньи исполняют свои желания на мне одном).'
This speech infuriated the swine (эта речь взбесила свиней) to such a degree (до такой степени) that they set about their work without waste of time (что они принялись за работу без потери времени). Between them they belabored the boy (между собой они отколошматили мальчика) right soundly (очень сильно), and then gave the girls and their mother a beating (а затем задали девушкам и их матери побоев) for showing sympathy for the victim (за проявление сочувствия жертве).
'Now (теперь),' said Canty (скзал Кэнти), 'to bed, all of ye (в постель, все вы). The entertainment has tired me (это развлечение утомило меня).'
The light was put out (свет был выключен), and the family retired (и семья легла спать: «удалилась»). As soon as the snorings of the head of the house and his mother (как только храп главы дома и его матери) showed that they were asleep (показал, что они спали), the young girls crept (молодые девушки проползли; to creep — ползти) to where the prince lay (туда, где лежал принц; to lie — лежать), and covered him tenderly from the cold with straw and rags (и укрыли его нежно от холода соломой и тряпьем); and their mother crept to him also (и их мать подползла к нему тоже), and stroked his hair (и гладила его волосы), and cried over him (и плакала над ним), whispering broken words of comfort and compassion in his ear the while (шепча несвязные слова жалости и сочувствия ему одновременно; the while — в то время как). She had saved a morsel for him to eat also (она сберегла кусочек для него, чтобы съесть также); but the boy's pains had swept away all appetite (но боль мальчика уничтожила весь аппетит; to sweep — (с)мести; уничтожить) — at least for black and tasteless crusts (по крайней мере, к черным и безвкусным коркам). He was touched (он был тронут) by her brave and costly defense of him (ее храброй и дорого ей обошедшейся защиты его), and by her commiseration (и ее состраданием); and he thanked her in very noble and princely words (и он поблагодарил ее очень благородныим и достойными принца словами), and begged her to go to sleep and try to forget her sorrows (и попросил ее пойти спать и попытаться забыть ее огорчения). And he added that the king his father would not let her loyal kindness and devotion go unrewarded (и он добавил, что его отец, король, не позволит ее верноподданной доброте и преданности остаться невознагражденными). This return to his 'madness' (это возвращение к его «безумству») broke her heart anew (разбило ее сердце снова), and she strained him to her breast (и она прижимала к груди) again and again (снова и снова) and then went back (и затем ушла обратно), drowned in tears (утонувшая в слезах), to her bed (в свою постель).
breast [brest], compassion [k*m*p*S(*)n], unrewarded [Anr**wO:did]
This remark sobered the father's joviality, and brought his mind to business. He turned angrily upon the prince, and said:
'The morrow must we pay two pennies to him that owns this hole; two pennies mark ye — all this money for a half-year's rent, else out of this we go. Show what thou'st gathered with thy lazy begging.'
The prince said:
'Offend me not with thy sordid matters. I tell thee again I am the king's son.'
A sounding blow upon the prince's shoulder from Canty's broad palm sent him staggering into good-wife Canty's arms, who clasped him to her breast, and sheltered him from a pelting rain of cuffs and slaps by interposing her own person.
The frightened girls retreated to their corner; but the grandmother stepped eagerly forward to assist her son. The prince sprang away from Mrs. Canty, exclaiming:
'Thou shalt not suffer for me, madam. Let these swine do their will upon me alone.'
This speech infuriated the swine to such a degree that they set about their work without waste of time. Between them they belabored the boy right soundly, and then gave the girls and their mother a beating for showing sympathy for the victim.
'Now,' said Canty, 'to bed, all of ye. The entertainment has tired me.'
The light was put out, and the family retired. As soon as the snorings of the head of the house and his mother showed that they were asleep, the young girls crept to where the prince lay, and covered him tenderly from the cold with straw and rags; and their mother crept to him also, and stroked his hair, and cried over him, whispering broken words of comfort and compassion in his ear the while. She had saved a morsel for him to eat also; but the boy's pains had swept away all appetite — at least for black and tasteless crusts. He was touched by her brave and costly defense of him, and by her commiseration; and he thanked her in very noble and princely words, and begged her to go to sleep and try to forget her sorrows. And he added that the king his father would not let her loyal kindness and devotion go unrewarded. This return to his 'madness' broke her heart anew, and she strained him to her breast again and again and then went back, drowned in tears, to her bed.
As she lay thinking and mourning (пока она лежала, думая и скорбя), the suggestion began to creep into her mind (предположение начало закрадываться в ее ум) that there was an undefinable something (что было что-то неопределенное) about this boy (в этом мальчике) that was lacking (чего недоставало) in Tom Canty (в Томе Кэнти), mad or sane (сумасшедшем или здоровом). She could not describe it (она не могла описать это), she could not tell just what it was (она не могла сказать, что это было), and yet her sharp mother-instinct (и все же ее острый материнский инстинкт) seemed to detect it and perceive it (касалось, опознал и воспринял его). What if the boy were really not her son, after all (что если мальчик действительно был не ее сын, в конце концов)* Oh, absurd (ох, это абсурд)! She almost smiled at the idea (она почти улыбнулась этой мысли), spite of her griefs and troubles (несмотря на тревоги и горести). No matter (неважно), she found that it was an idea that would not 'down' (она обнаружила, что это была такая мысль, которая никак не проходила), but persisted in haunting her (но продолжала преследовать ее). It pursued her (она преследовала ее), it harassed her (она тревожила ее), it clung to her (она липла к ней; to cling — липнуть, льнуть), and refused to be put away or ignored (и отказывалась быть отложенной в сторону или игнорированной). At last she perceived (наконец она осознала) that there was not going to be any peace for her (что не будет ей никакого покоя) until she should devise a test (пока она не изобретет способ проверки) that should prove (которая должна доказать), dearly and without question (дорого и без (дальнейших) вопросов), whether this lad was her son or not (был этот мальчик ее сыном или нет), and so banish these wearing and worrying doubts (и таким образом отогнать эти надоедливые и беспокоящие сомнения). Ah, yes (ах, да), this was plainly the right way out of the difficulty (это был точно правильный путь из этой сложной ситуации); therefore (поэтому), she set her wits to work at once (она принялась думать сразу же) to contrive that test (чтобы придумать эту проверку). But it was an easier thing to propose than to accomplish (но это было легче планировать, чем достигнуть). She turned over in her mind (она прокручивала в голове) one promising test after another (один многообещающий способ проверки за другим; to promise — обещать), but was obliged (но была вынуждена) to relinquish them all (отмести их все) — none of them were absolutely sure (ни один из них не был абсолютно верным), absolutely perfect (абсолютно совершенным); and an imperfect one could not satisfy her (а несовершенный не мог удовлетворить ее). Evidently she was racking her head in vain (очевидно, она ломала голову напрасно; to rack — вздергивать на дыбу; мучить, пытать; раздирать душу) — it seemed manifest (казалось очевидным) that she must give the matter up (что она должна бросить эту затею; to give up — бросить привычку, затею, сдаться). While this depressing thought (пока эта гнетущая мысль) was passing through her mind (проходила через ее ум), her ear caught the regular breathing (ее ухо уловило равномерное дыхание) of the boy (мальчика), and she knew he had fallen asleep (и она поняла, что он заснул). And while she listened (и пока она слушала), the measured breathing was broken by a soft, startled cry (мерное дыхание было прервано мягким, испуганным криком), such as one utters in a troubled dream (как те, как человек: «один» издает в беспокойном сне). This chance occurrence furnished her instantly with a plan (эта случайность предоставила ей сразу план) worth all her labored tests combined (который стоил всех ее выдуманных проверок вместе взятых). She at once set herself feverishly, but noiselessly, to work to relight her candle (она сразу же принялась лихорадочно, но бесшумно вновь зажигать свечу), muttering to herself (бормоча себе под нос: «к себе»), 'Had I but seen him then (если бы я только увидела его тогда), I should have known (я бы сразу узнала)! Since that day (с того дня), when he was little (когда он был маленький), that the powder burst in his face (когда порох взорвался у него перед лицом), he hath never been startled of a sudden out of his dreams or out of his thinkings (он никогда не просыпался ото сна или мыслей), but he hath cast his hand before his eyes (но он всегда вскидывал руку перед глазами = прикрывал глаза рукой), even as he did that day (точно так, как он сделал в тот день), and not as others would do it (и не так, как другие сделали бы), with the palm inward (ладонью внутрь), but always with the palm turned outward (но всегда ладонью наружу) — I have seen it a hundred times (я видела это сотню раз), and it hath never varied nor ever failed (и это никогда не изменялось, и никогда не исчезало). Yes, I shall soon know now (да, теперь я скоро (все) узнаю)!
refuse [r**fju:z], feverishly [*fi:v*r*Sl*], furnish [*f*:n*S]
As she lay thinking and mourning, the suggestion began to creep into her mind that there was an undefinable something about this boy that was lacking in Tom Canty, mad or sane. She could not describe it, she could not tell just what it was, and yet her sharp mother- instinct seemed to detect it and perceive it. What if the boy were really not her son, after all* Oh, absurd! She almost smiled at the idea, spite of her griefs and troubles. No matter, she found that it was an idea that would not 'down', but persisted in haunting her. It pursued her, it harassed her, it clung to her, and refused to be put away or ignored. At last she perceived that there was not going to be any peace for her until she should devise a test that should prove, dearly and without question, whether this lad was her son or not, and so banish these wearing and worrying doubts. Ah, yes, this was plainly the right way out of the difficulty; therefore, she set her wits to work at once to contrive that test. But it was an easier thing to propose than to accomplish. She turned over in her mind one promising test after another, but was obliged to relinquish them all — none of them were absolutely sure, absolutely perfect; and an imperfect one could not satisfy her. Evidently she was racking her head in vain — it seemed manifest that she must give the matter up. While this depressing thought was passing through her mind, her ear caught the regular breathing of the boy, and she knew he had fallen asleep. And while she listened, the measured breathing was broken by a soft, startled cry, such as one utters in a troubled dream. This chance occurrence furnished her instantly with a plan worth all her labored tests combined. She at once set herself feverishly, but noiselessly, to work to relight her candle, muttering to herself, 'Had I but seen him then, I should have known! Since that day, when he was little, that the powder burst in his face, he hath never been startled of a sudden out of his dreams or out of his thinkings, but he hath cast his hand before his eyes, even as he did that day, and not as others would do it, with the palm inward, but always with the palm turned outward — I have seen it a hundred times, and it hath never varied nor ever failed. Yes, I shall soon know now!'
By this time she had crept to the slumbering boy's side (к этому времени она подползла к боку дремлющего мальчика), with the candle shaded in her hand (с затененной свечой в руке). She bent heedfully and warily over him (она склонилась внимательно и осторожно над ним; to bend — гнуть(ся)), scarcely breathing (едва дыша), in her suppressed excitement (в подавленном возбуждении), and suddenly flashed the light in his face (и внезапно вспыхнула светом в его лицо) and struck the floor by his ear (и ударила в пол у его уха) with her knuckles (костяшками пальцев). The sleeper's eyes sprung wide open (глаза спящего раскрылись широко; to spring — прыгать; open — открытый), and he cast a startled stare about him (и он бросил испуганный взгляд вокруг себя) — but he made no special movement with his hands (но он не сделал никакого особого движения своими руками).
The poor woman was smitten almost helpless with surprise and grief (бедная женщина была поражена почти беспомощно от изумления и горя = чуть не лишилась чувств от изумления и горя; to smite — разбить, крушить); but she contrived to hide her emotions (но она постаралась скрыть свои эмоции), and to soothe the boy to sleep again (и успокоить мальчика чтобы уснуть опять); then she crept apart (затем она отползла прочь) and communed miserably with herself upon the disastrous result of her experiment (и поговорила удрученно сама с собой о страшном результате ее эксперимента; disaster — бедствие; disastrous — бедственный, гибельный, пагубный). She tried to believe that her Tom's madness had banished this habitual gesture of his (она старалась поверить, что безумство Тома подавило это его обычное движение); but she could not do it (но она не могла сделать этого). 'No (нет),' she said (она сказала), 'his hands are not mad (его руки не безумны), they could not unlearn so old a habit in so brief a time (они не могли отучиться от такой старой привычки за столь короткое время). Oh, this is a heavy day for me (о, это тяжелый день для меня)!'
Still, hope was as stubborn now as doubt had been before (все же надежда была такой же упрямой, как сомнение было ранее); she could not bring herself to accept (она не могла заставить себя принять) the verdict of the test (результат проверки); she must try the thing again (она должна испытать это снова) — the failure must have been only an accident (провал, должно быть, был всего лишь случайностью); so she startled the boy out of his sleep a second and a third time (так что она испугала мальчика из сна = пугала и будила мальчика во второй и в третий раз), at intervals (с перерывами) — with the same result which had marked the first test (с тем же самым результатом, который отметила первая проверка) — then she dragged herself to bed (затем она потащилась в кровать), and fell sorrowfully asleep (и с грустью заснула), saying (говоря), 'But I cannot give him up (но я не могу бросить его) — oh, no, I cannot (о нет, я не могу) — he must be my boy (он должен быть моим мальчиком = он, должно быть (все же), мой мальчик)!'
The poor mother's interruptions having ceased (/когда/ прерывания бедной матери прекратились = когда она перестала будить принца; to cease — прекращать(ся)), and the prince's pains having gradually lost their power to disturb him (и (когда) боли принца постепенно утратили свою силу беспокоить его), utter weariness at last sealed his eyes in a profound and restful sleep (крайняя усталость наконец закрыла ему глаза в глубокий и освежающий сон; to seal — закрыть, замазать, скрепить печатью). Hour after hour slipped away (час за часом ускользал прочь), and still he slept like the dead (и все еще он спал как мертвый; to sleep — спать). Thus four or five hours passed (так прошло четыре или пять часов). Then his stupor began to lighten (затем его оцепенение стало ослабевать: «смягчаться»). Presently, while half asleep and half awake (вскоре, будучи наполовину спящим и наполовину бодрствующим; while — пока), he murmured (он пробормотал):
'Sir William (сэр Уильям)!'
After a moment (через мгновение):
'Ho, Sir William Herbert (эй, сэр Уильям Герберт)! Hie thee hither (поспеши сюда — устар.), and list to the strangest dream that ever (и послушай самый странный сон, который когда-либо; to list вместо to listen — слушать)... Sir William (сэр Уильям)! Dost hear (ты слышишь)* Man, I did think me changed to a pauper (Господи, я думал (что) меня превратили в нищего: «я полагал себя превращенным…»), and (и)... Ho there (эй там)! Guards (стража)! Sir William (сэр Уильям)! What (как)! is there no groom of the chamber in waiting (неужели нет ожидающего лакея)* Alack it shall go hard with (увы, случится тяжелое с = кому- то придется туго) —'
'What aileth thee (что у тебя болит — устар.; to ail — болеть; thee — тебе)*' asked a whisper near him (спросил шепот рядом с ним). 'Who art thou calling (кого ты зовешь)*'
'Sir William Herbert (сэра Уильяма Герберта). Who art thou (кто ты)*'
'I (я)* Who should I be, but thy sister Nan (кем мне быть, как не твоей сестрой Нэн)* Oh, Tom, I had forgot (ох, Том, я забыла)! Thou'rt mad yet (ты безумен еще) — poor lad thou'rt mad yet (бедный мальчик, ты безумен еще), would I had never woke to know it again (чтобы мне не проснуться чтобы узнать это)! But, prithee (но прошу тебя), master thy tongue (держи свой язык за зубами: «владей своим языком»), lest we be all beaten till we die (чтобы мы не были забиты до смерти: «пока мы не умрем»)!'
The startled prince sprang partly up (испуганный принц вскочил частично), but a sharp reminder from his stiffened bruises brought him to himself (но резкое напоминание от его болящих синяков вернуло его к себе = привело его в сознание; to stiffen — затвердевать) and he sunk back among his foul straw with a moan and the ejaculation (и он упал обратно среди своей зловонной соломы со стоном и восклицанием):
'Alas (увы), it was no dream, then (это был не сон, тогда = в таком случае)!'
In a moment all the heavy sorrow and misery which sleep had banished were upon him again (через мгновение вся тяжелая грусть и страдание, которые сон прогнал, были на нем опять), and he realized that he was no longer a petted prince in a palace (и он осознал, что он не был больше обласканным принцем во дворце), with the adoring eyes of a nation upon him (под обожающим взглядом народа: «с обожающими глазами нации на нем»), but a pauper (но нищим), an outcast (изгоем), clothed in rags (одетым в лохмотья), prisoner in a den fit only for beasts (узником в конуре, подходящей только для зверей), and consorting with beggars and thieves (и якшающимся с попрошайками и ворами).
scarcely [*ske*sl*], bruise [bru:z], failure [*fe*lj*]
By this time she had crept to the slumbering boy's side, with the candle shaded in her hand. She bent heedfully and warily over him, scarcely breathing, in her suppressed excitement, and suddenly flashed the light in his face and struck the floor by his ear with her knuckles. The sleeper's eyes sprung wide open, and he cast a startled stare about him — but he made no special movement with his hands.
The poor woman was smitten almost helpless with surprise and grief; but she contrived to hide her emotions, and to soothe the boy to sleep again; then she crept apart and communed miserably with herself upon the disastrous result of her experiment. She tried to believe that her Tom's madness had banished this habitual gesture of his; but she could not do it. 'No,' she said, 'his hands are not mad, they could not unlearn so old a habit in so brief a time. Oh, this is a heavy day for me!'
Still, hope was as stubborn now as doubt had been before; she could not bring herself to accept the verdict of the test; she must try the thing again — the failure must have been only an accident; so she startled the boy out of his sleep a second and a third time, at intervals — with the same result which had marked the first test — then she dragged herself to bed, and fell sorrowfully asleep, saying, 'But I cannot give him up — oh, no, I cannot — he must be my boy!'
The poor mother's interruptions having ceased, and the prince's pains having gradually lost their power to disturb him, utter weariness at last sealed his eyes in a profound and restful sleep. Hour after hour slipped away, and still he slept like the dead. Thus four or five hours passed. Then his stupor began to lighten. Presently, while half asleep and half awake, he murmured:
'Sir William!'
After a moment:
'Ho, Sir William Herbert! Hie thee hither, and list to the strangest dream that ever.... Sir William! Dost hear* Man, I did think me changed to a pauper, and... Ho there! Guards! Sir William! What! is there no groom of the chamber in waiting* Alack it shall go hard with —'
'What aileth thee*' asked a whisper near him. 'Who art thou calling*'
'Sir William Herbert. Who art thou*'
'I* Who should I be, but thy sister Nan* Oh, Tom, I had forgot! Tbou'rt mad yet — poor lad thou'rt mad yet, would I had never woke to know it again! But, prithee, master thy tongue, lest we be all beaten till we die!'
The startled prince sprang partly up, but a sharp reminder from his stiffened bruises brought him to himself, and he sunk back among his foul straw with a moan and the ejaculation:
'Alas, it was no dream, then!'
In a moment all the heavy sorrow and misery which sleep had banished were upon him again, and he realized that he was no longer a petted prince in a palace, with the adoring eyes of a nation upon him, but a pauper, an outcast, clothed in rags, prisoner in a den fit only for beasts, and consorting with beggars and thieves.
In the midst of his grief he began to be conscious of hilarious noises and shoutings (в середине своего горя = охваченный горем он начал замечать буйные шумы и крики; conscious — сознающий), apparently but a block or two away (по-видимому, лишь домом-другим: «или двумя» дальше). The next moment there were several sharp raps at the door (в следующий момент были = раздались несколько резких ударов в дверь); John Canty ceased from snoring and said (Джон Кэнти прекратил храпеть и сказал; to snore):
'Who knocketh (кто стучит)* What wilt thou (чего ты хочешь)*'
A voice answered (голос ответил):
'Know'st thou who it was thou laid thy cudgel on (знаешь ты, кто это был, на кого ты положил дубину = кого ты прибил дубиной)*'
'No (нет). Neither know I, nor care (не знаю и знать не хочу; to care — заботиться, беспокоиться, тревожиться).'
'Belike thou'lt change thy note eftsoons (похоже, ты вскоре поменяешь ноту = заговоришь по-иному; eftsoons — устар. вместо soon — скоро). An thou would save thy neck (если ты хотел бы спасти свою шею), nothing but flight may stead thee (ничто, кроме побега, не может спасти тебя). The man is this moment delivering up the ghost (этот человек в настоящий момент отдает дух). 'Tis the priest (это священник), Father Andrew (отец Эндрю)!'
'God-a-mercy (Господи помилуй)!' exclaimed Canty (воскликнул Кэнти). He roused his family (он поднял на ноги семью), and hoarsely commanded (и хрипло приказал), 'Up with ye all and fly (вверх = вставайте все и полетели = побежали) — or bide where ye are (или оставайтесь, где вы есть) and perish (и погибайте)!'
Scarcely five minutes later (едва пять минут спустя) the Canty household (дом Кэнти) were in the street (были на улице) and flying for their lives (и летел = бежали ради своей жизни). John Canty held the prince by the wrist (Джон Кэнти держал принца за запястье), and hurried him along the dark way (и торопил его вдоль темной улицы), giving him this caution in a low voice (давая ему предупреждение тихим голосом):
'Mind thy tongue (следи за своим языком = держи язык за зубами), thou mad fool (ты сумасшедший дурак), and speak not our name (и не произноси наше имя). I will choose me a new name (я выберу себе новое имя), speedily (скоро), to throw the law's dogs off the scent (чтобы сбить легавых со следа; to throw — кидать; law — закон; dog — собака; scent — запах). Mind thy tongue, I tell thee (держи язык за зубами, я говорю тебе)!'
He growled these words to the rest of the family (он прорычал эти слова остальной части семьи):
'If it so chance that we be separated (если так случится, что мы будем разлучены), let each make for London Bridge (пусть каждый держит путь на Лондонский мост); whoso findeth himself as far as the last linen-draper's shop (кто найдет себя = окажется так далеко, как у последней лавки суконщика) on the bridge (на мосту), let him tarry there (пусть ждет там) till the others be come (пока остальные не придут), then will we flee into Southwark together (затем мы убежим в Саутварк вместе).'
At this moment the party (в этот момент компания = семья Кэнти) burst suddenly out of darkness into light (вырвалась внезапно из тьмы в свет); and not only into light (и не только в свет), but into the midst of a multitude (но в самую середину толпы) of singing, dancing, and shouting people (поющих, танцующих и кричащих людей), massed together (собранных вместе) on the river-frontage (у реки; frontage — участок земли, прилегающий к реке). There was a line of bonfires stretching (там была линия костров, тянущихся) as far as one could see (так далеко, как человек мог видеть = насколько хватало глаз), up and down the Thames (вверх и вниз по Темзе); London Bridge was illuminated (Лондонский мост был освещен); Southwark Bridge likewise (Саутуоркский мост также); the entire river was aglow (вся река была пламенеющей) with the flash and sheen of colored lights (от вспышек и сияния цветных огней), and constant explosions of fireworks (и постоянные взрывы фейерверков) filled the skies with an intricate commingling of shooting splendors (наполняли небо замысловатым смешением выстреливающих красот) and a thick rain of dazzling sparks (и толстым = мощным дождем мерцающих искр) that almost turned night into day (которые почти превращали ночь в день); everywhere were crowds of revelers (везде были толпы веселящихся людей); all London seemed to be at large (весь Лондон высыпал на улицу; large — большой; многочисленный).
flight [fla*t], wrist [r*st], intricate [**ntr*k*t]
In the midst of his grief he began to be conscious of hilarious noises and shoutings, apparently but a block or two away. The next moment there were several sharp raps at the door; John Canty ceased from snoring and said:
'Who knocketh* What wilt thou*'
A voice answered:
'Know'st thou who it was thou laid thy cudgel on*'
'No. Neither know I, nor care.'
'Belike thou'lt change thy note eftsoons. An thou would save thy neck, nothing but flight may stead thee. The man is this moment delivering up the ghost. 'Tis the priest, Father Andrew!'
'God-a-mercy!' exclaimed Canty. He roused his family, and hoarsely commanded, 'Up with ye all and fly — or bide where ye are and perish!'
Scarcely five minutes later the Canty household were in the street and flying for their lives. John Canty held the prince by the wrist, and hurried him along the dark way, giving him this caution in a low voice:
'Mind thy tongue, thou mad fool, and speak not our name. I will choose me a new name, speedily, to throw the law's dogs off the scent. Mind thy tongue, I tell thee!'
He growled these words to the rest of the family:
'If it so chance that we be separated, let each make for London Bridge; whoso findeth himself as far as the last linen-draper's shop on the bridge, let him tarry there till the others be come, then will we flee into Southwark together.'
At this moment the party burst suddenly out of darkness into light; and not only into light, but into the midst of a multitude of singing, dancing, and shouting people, massed together on the river-frontage. There was a line of bonfires stretching as far as one could see, up and down the Thames; London Bridge was illuminated; Southwark Bridge likewise; the entire river was aglow with the flash and sheen of colored lights, and constant explosions of fireworks filled the skies with an intricate commingling of shooting splendors and a thick rain of dazzling sparks that almost turned night into day; everywhere were crowds of revelers; all London seemed to be at large.
John Canty delivered himself of a furious curse (Джон Кэнти разразился яростным ругательством) and commanded a retreat (и скомандовал отступление); but it was too late (но было слишком поздно). He and his tribe were swallowed up (он и его племя были проглочены) in that swarming hive of humanity (в этом кишащий улей людей), and hopelessly separated from each other in an instant (и безнадежно разлучены друг от друга в мгновение). We are not considering that the prince was one of his tribe (мы не считаем, что что принц был один из его племени); Canty still kept his grip upon him (Кэнти все еще держал свою хватку на нем; to keep — хранить, держать). The prince's heart was beating high (сердце принца колотилось бешено: «высоко») with hopes of escape now (от надежды на побег сейчас). A burly waterman (дюжий лодочник), considerably exalted with liquor (изрядно возбужденный спиртными напитками), found himself rudely shoved (нашел себя = оказался грубо отодвинутым; to shove — толкать) by Canty (Кэнти) in his efforts to plow through the crowd (в его усилиях проложить путь через толпу; to plough — пахать, бороздить); he laid his great hand on Canty's shoulder and said (он положил свою огромную ручищу на плечо Кэнти и сказал):
'Nay, whither so fast, friend (но куда так быстро, друг)* Dost canker thy soul with sordid business (ты губишь свою душу грязным делом) when all that be leal men and true make holiday (когда все, кто есть честные люди и правдивые, делают праздник = празднуют)*'
'Mine affairs are mine own (мои дела только мои собственные), they concern thee not (они тебя не касаются),' answered Canty, roughly (ответил Кэнти резко); 'take away thy hand and let me pass (убери прочь твою руку и дай мне пройти).'
'Sith that is thy humor (если таков твой нрав), thou'lt not pass (ты не пройдешь) till thou'st drunk to the Prince of Wales, I tell thee that (пока не выпьешь за Принца Уэльского, я говорю тебе это; to drink — пить),' said the waterman (сказал лодочник), barring the way resolutely (преграждая путь решительно).
'Give me the cup, then (дай мне чашу тогда), and make speed, make speed (и поторопись, поторопись: «делай скорость»).'
Other revelers were interested by this time (остальные веселящиеся люди были заинтересованы к этому времени). They cried out (они выкрикивали):
'The loving-cup (круговую чашу: «чашу любви»), the loving-cup (круговую чашу)! make the sour knave drink the loving- cup (заставьте этого угрюмого плута/негодяя выпить круговую чашу), else will we feed him to the fishes (иначе мы скормим его рыбам; to feed — питать).'
So a huge loving-cup was brought (так что огромная круговая чаша была принесена; to bring — приносить); the waterman, grasping it by one of its handles (лодочник, схватив ее за одну из ее ручек), and with his other hand bearing up the end of an imaginary napkin (а другой рукой поддерживая край воображаемой салфетки), presented it in due and ancient form to Canty (преподнес ее подобающим и древним образом Кэнти), who had to grasp the opposite handle with one of his hands (которому пришлось схватить противоположную ручку одной из своих рук) and take off the lid with the other (и снять крышку другой), according to ancient custom (в соответствии с древним обычаем). This left the prince hand-free for a second, of course (это оставило принца свободным: «свободным от рук» на секунду, конечно). He wasted no time (он не тратил зря времени), but dived among the forest of legs about him (но нырнул в лес ног вокруг него; among — посреди) and disappeared (и исчез). In another moment he could not have been harder to find, under that tossing sea of life, if its billows had been the Atlantic's and he a lost sixpence (в следующее мгновение его было бы не сложнее найти в этом волнующемся живом море, если бы его волны были Атлантическим океаном, а он сам — потерянной шестипенсовой монеткой = через минуту найти его в этом живом волнующемся море было так же трудно, как найти шестипенсовую монетку, брошенную в Атлантический океан).
He very soon realized this fact (он очень скоро осознал этот факт), and straightway busied himself about his own affairs without further thought of John Canty (и тут же озаботился своими собственными делами без дальнейшей мысли о Джоне Кэнти). He quickly realized another thing, too (он быстро сообразил еще одну вещь тоже). To wit (то есть), that a spurious Prince of Wales (что лже-принц Уэльский) was being feasted by the city (чествовался городом) in his stead (вместо него). He easily concluded that the pauper lad, Tom Canty (он легко заключил, что мальчишка-нищий, Том Кэнти), had deliberately taken advantage (намеренно воспользовался: «взял преимущество») of his stupendous opportunity (своей изумительной возможностью) and become a usurper (и стал узурпатором).
Therefore there was but one course to pursue (в таком случае не оставалось ничего другого как: «оставался только один путь, по которому следовало идти) — find his way to the Guildhall (найти свой путь = разыскать дорогу в ратушу), make himself known (объявить о себе: «сделать себя известным»), and denounce the impostor (и обличить самозванца). He also made up his mind (он также решил: «составил свои мысли») that Tom should be allowed a reasonable time for spiritual preparation (что Тому дoлжно позволить = предоставить разумное время для духовной подготовки), and then be hanged (а затем (он должен) быть повешен), drawn (вздернут на дыбу; to draw — тянуть), and quartered (и четвертован), according to the law and usage of the day (в соответствии с законом и обычаем того времени), in cases of high treason (в случаях государственной: «высокой» измены).
furious [*fju*:r**s], affair [**fe*], opportunity [Op**tju:n*t*]
John Canty delivered himself of a furious curse and commanded a retreat; but it was too late. He and his tribe were swallowed up in that swarming hive of humanity, and hopelessly separated from each other in an instant. We are not considering that the prince was one of his tribe; Canty still kept his grip upon him. The prince's heart was beating high with hopes of escape now. A burly waterman, considerably exalted with liquor, found himself rudely shoved by Canty in his efforts to plow through the crowd; he laid his great hand on Canty's shoulder and said:
'Nay, whither so fast, friend* Dost canker thy soul with sordid business when all that be leal men and true make holiday*'
'Mine affairs are mine own, they concern thee not,' answered Canty, roughly; 'take away thy hand and let me pass.'
'Sith that is thy humor, thou'lt not pass till thou'st drunk to the Prince of Wales, I tell thee that,' said the waterman, barring the way resolutely.
'Give me the cup, then, and make speed, make speed.'
Other revelers were interested by this time. They cried out:
'The loving-cup, the loving-cup! make the sour knave drink the loving-cup, else will we feed him to the fishes.'
So a huge loving-cup was brought; the waterman, grasping it by one of its handles, and with his other hand bearing up the end of an imaginary napkin, presented it in due and ancient form to Canty, who had to grasp the opposite handle with one of his hands and take off the lid with the other, according to ancient custom. This left the prince hand-free for a second, of course. He wasted no time, but dived among the forest of legs about him and disappeared. In another moment he could not have been harder to find, under that tossing sea of life, if its billows had been the Atlantic's and he a lost sixpence.
He very soon realized this fact, and straightway busied himself about his own affairs without further thought of John Canty. He quickly realized another thing, too. To wit, that a spurious Prince of Wales was being feasted by the city in his stead. He easily concluded that the pauper lad, Tom Canty, had deliberately taken advantage of his stupendous opportunity and become a usurper.
Therefore there was but one course to pursue — find his way to the Guildhall, make himself known, and denounce the impostor. He also made up his mind that Tom should be allowed a reasonable time for spiritual preparation, and then be hanged, drawn, and quartered, according to the law and usage of the day, in cases of high treason.